Шрифт:
Закладка:
Далее – смутные годы Директории и великая Империя Наполеона Бонапарта.
С Бонапартом сильно повезло: корсиканец оказался амбициозен и умён. А потому повелитель держался с банкирами исключительно на «вы». И те старались. Особенно Жак Лаффит, который после смерти патрона[50] взял бразды правления банком в свои руки. Возглавив финансовую компанию «Перрего, Лаффит & К», он становится финансовой опорой императора Наполеона. Отныне хранение золотого запаса и эмиссия бумажных денег – всё на плечах банкира.
Но это ничего бы не значило, если б не его поистине фантастическая пунктуальность в отношениях с клиентами и компаньонами. Достоверно известно, что Наполеон чрезвычайно доверял Лаффиту. И в этом император не обманулся. Так, после разгрома Бонапарта при Ватерлоо все долги разбитой французской армии перед поставщиками и кредиторами были оплачены именно Жаком Лаффитом, причём из своего кармана. Несмотря на то что в последние годы правления Наполеона Жак Лаффит участвовал в заговоре против императора, банкир оказался единственным, кому сосланный на остров Святой Елены свергнутый монарх доверил свои миллионы. И Лаффит не подвёл доверителя.
Вообще, Наполеон Бонапарт был небедным человеком. Его личное состояние к 1812 году равнялось 300 миллионов франков золотом! Даже будучи низложен, с молчаливого согласия Фуше он смог вывезти с собой из Тюильри три миллиона. Вместе с ними банкир Лаффит обязался сохранить шесть миллионов, принадлежавших Наполеону (и сдержал своё слово). Эти-то шесть миллионов и были главным капиталом императора на «чёрный день». Кроме того, у брата Жозефа числилось что-то около миллиона; чуть меньше – у принца Эжена Богарне (пасынка, сына Жозефины). У Жерома Бонапарта – два миллиона; примерно столько же у брата Люсьена… И всё это контролировал Жак Лаффит.
Но эти деньги, по мнению Бонапарта, ни в коей мере не должны были пойти на оплату в счёт содержания его на Святой Елене. Пусть оплачивают тюремщики, считал он.
Известно, что за неделю до смерти Наполеон составил два письма. Одно адресовалось Жаку Лаффиту, другое – барону Лабуйери.
Из письма банкиру Лафитту: «Я вам передал в 1815 году, перед тем как покинуть Париж, сумму, равную примерно 6 миллионам, и получил от вас двойную расписку в получении оной; я уничтожил одну из них, и я поручаю графу де Монтолону передать вам другую расписку, дабы после моей смерти вы передали ему вышеупомянутую сумму с процентами из расчета 5 %, начиная с 1 июля 1815 года, за вычетом тех выплат, кои вы делали в соответствии с полученными от меня распоряжениями»{166}.
Жак Лаффит посмертную просьбу Наполеона удовлетворил в полном объёме.
Кроме того, именно Лаффит спас Париж от финансового краха в период тяжелейшего экономического «кризиса перепроизводства». Но уже через год, не согласный с реформами Людовика XVIII, глава Банка Франции подаст в отставку.
Десятилетняя опала не прошла для Лаффита даром. Деньги – кровь революции. Кто сказал – неважно, возможно, именно банкир Лаффит. В любом случае Июльская революция 1830 года случилась не на пустом месте: всем заправляли деньги. Деньги Жака Лаффита. Ибо терпеть Бурбонов оказалось выше его сил. Пусть династия герцогов Орлеанских, но только не эти… Луи-Огурец… Карл-Трусишка… С ними одни хлопоты. Даёшь Орлеанских! Ор-ле-ан-ских! Ор-ле-ан-ских!..
Дом банкира (к слову, на рю де Лаффит, имени его же самого!) в летние дни 1830 года превращается в революционный штаб. На кону 40 миллионов, брошенных в горнило очередной революции.
– Пусть будет Луи-Филипп! – кричит Лаффит приближённым. – И тогда, поверьте, Франция вздохнёт полной грудью…
Так и случилось. «Теперь Францией будут правит банкиры!» — напишет Жак Лаффит новому монарху на следующий день после восхождения на Трон Луи-Филиппа I Орлеанского.
Дело оставалось за малым: стать министром финансов при покладистом премьере и лояльном короле и, оседлав денежные потоки, оказаться теневым правителем государства.
Ошибаются все – даже банкиры. Особенно – если угождают в западню. Луи-Филипп I Орлеанский (не с лёгкой ли руки Лаффита он вскоре превратится в Луи-Грушу?) оказался не так прост. Иначе не стал бы слушать конкурентов Лаффита, советовавших отодвинуть «мавра», сделавшего своё дело. Два месяца после переворота Жак Лаффит просидел без должности, оказавшись «министром без портфеля». И это было очень обидно. Кто-кто, но банкир подобного явно не заслужил.
И однажды королю напомнили: банкира забыли!
– Кого, банкира? – удивился Луи-Филипп. – А этот, собственно, при чём?!
Стали забывахе объяснять: ну, деньги, знаете ли, финансирование, расходы, то да сё. Без мсье Лаффита, втолковывают, вряд ли бы удалось подвинуть Карла Бурбона…
– А-а, ну так бы сразу и сказали. Если заслужил – пусть возглавит ваше правительство, – предложил король.
– Не ваше, – осторожно поправляют монарха, – а наше, Ваше Величество.
– Ну да, да… Одним словом, я соглашусь с этим назначением при условии, что мсье Лаффит будет нести личную ответственность и за этот выбор, и за всё остальное…
Луи-Филипп I, судя по всему, был не так уж глуп. И довольно ловко обставленное назначение Лаффита председателем Совета подтверждает это.
Как бы то ни было, обиженный банкир Лаффит становится премьер-министром Франции. Горькую пилюлю подслащивала другая: одновременно с премьерским креслом он утверждался министром финансов.
* * *
Подобное назначение, конечно, было почётно; опять же – близость к королю. Но только не для Жака Лаффита, который не нуждался ни в почёте, ни в дружбе с монархом. Банкиру нужна лишь тишина, монотонное шуршание банкнот и звон золотых: Лаффит мечтал стать министром финансов – и не больше! Пусть бы пост премьер-министра занял кто другой – ему-то зачем?! А потому Жак Лаффит крайне недоволен и даже сердит. Кому, спрашивается, хочется возиться с какими-то ослами-министрами? Что, становиться пастухом при стаде? Тем не менее – пришлось. В том числе – постепенно превращаться в собственную противоположность, шаг за шагом двигаясь от либерала к реакционеру.
Перво-наперво Лаффит решил сэкономить на народных гуляниях и празднествах, отдав 30 миллионов промышленным магнатам, крупным собственникам и предпринимателям. Деньги на ветер – большая глупость! Так пусть же они достанутся тем, кто умеет с ними обращаться.
Подобное решение не осталось в обществе незамеченным; многие открыто проявляют недовольство. В первых рядах недовольных Оноре де Бальзак, который громогласно заявляет, что на революционных баррикадах дрались простые люди, а её плодами предлагают воспользоваться исключительно государству. Где же правда, задаётся вопросом журналист.
«У одних, – пишет он, – берут товары; у других – ценности.
