Так спустя сто лет после изгнания евреев из коронных земель Франции они были изгнаны и из воссоединившихся с ними провинций. «Собирание» или объединение Франции при Людовике XI и Карле VIII повлекло за собой рассеяние евреев, разрушение их тысячелетнего культурного центра в этой стране. Осколки разрушенного центра сохранились только в одном уголке французской территории, изъятой из власти короля Франции королем церкви: в папских владениях Авиньона и Карпентраса. Этот округ принадлежал римским папам с тех пор, как они отбывали в нем свое «вавилонское пленение» (1309-1376). Там наряду с покинувшими Рим папами и кардиналами находили приют еврейские изгнанники из королевской Франции, и в XIV веке Авиньон и его округ достигли большого оживления. Папы, которые часто и в Риме относились терпимо к евреям, имели при своем авиньонском дворе финансовых агентов и врачей из евреев. В Авиньоне еврейский квартал находился на берегу Роны близ папского дворца, и община в нем представляла собой маленькую городскую республику с советом старшин во главе; такие же автономные общины существовали в Карпентрасе и Кавальоне, входивших в состав папских владений во Франции. Но и здесь, как и в Провансе, XV век произвел перемену к худшему. Возвращение пап в Рим было причиной упадка и обеднения Авиньона, переставшего быть притягательным центром для католического мира. С другой стороны, из королевской Франции, после изгнания 1394 года, усилился наплыв еврейских эмигрантов в этот обедневший край. Еврейские кварталы Авиньона и Карпентраса переполнились до крайности, так как местные власти не позволяли расширять район жительства евреев. Приходилось строить в домах новые этажи над старыми, и в Авиньоне часто встречались многоэтажные дома, заслонявшие свет на узких улочках квартала. А между тем в конце XV века сюда еще стали прибывать новые переселенцы: из близких Арля и Марселя, из более далекой Испании. Население сгущалось, жить становилось все труднее. В таком состоянии вступит в «новую историю» этот жалкий остаток французского еврейства, символ вырождения некогда крупного национального центра. Разрушенная ударами XIV и XV веков, еврейская Франция возродится только на пороге новейшей истории, во время Великой французской революции, провозгласившей гражданскую эмансипацию евреев, но национальная гегемония уже не вернется в эту страну.

§ 42. Закат еврейской культуры во Франции

Медленно умирал старый еврейский центр во Франции. XIV век был веком агонии еврейской культуры в этой стране. В этот период бывали короткие моменты оживления во внутренней жизни общин и в области умственного творчества, но эти вспышки были только предвестниками угасания некогда яркого светильника.

Такая иллюзия оживления обреченного организма произошла в области общинной автономии. После реставрации 1360 года, когда французские короли всячески старались заманить к себе евреев, одной из приманок было расширение их внутреннего самоуправления. Общинам предоставлялась полная свобода, раввинам — широкая судебная власть. Мататия Прованси (ок. 1360-1380), как официальный раввин Франции, имел возможность объединить общины севера и юга в организованный национальный союз, при содействии упомянутых генеральных сборщиков Манесье де Везу и Дениса Кинона. Рассчитывая, по-видимому, на прочность новой реставрации, поселившийся в Париже раввин Мататия стал насаждать там талмудическую науку. В Париже воскрес рассадник раввинов, которых Мататия рассылал по общинам в качестве учителей и судей. После смерти Мататии сан главного раввина перешел к его сыну Иоханану (ок. 1380-1390), который продолжал дело организации общин во Франции, не предчувствуя близкой беды. В это время французские евреи позволили себе даже роскошь внутреннего раскола. Один из учеников покойного Мататии, Иешая бенАббамари из Савойи, оспаривал у его сына Йоханана право на пост главного раввина. Заручившись дипломом от знаменитого германского раввина Меира Галеви из Вены, претендент объявил, что только он один имеет право назначать в общинах раввинов и судей. Каждый из соперников имел свою партию, и с трудом наладившаяся организация общин могла расстроиться из-за раскола. Тогда р. Йоханан обратился к двум авторитетным испанским раввинам, «великим людям Каталонии» Исааку бен-Шешету и Хасдаю Крескесу, прося их быть судьями в разгоревшемся споре. Испанские судьи решили спор в пользу Йоханана ввиду заслуг его отца и его личных достоинств. При этом они признали, что германский раввин не имел права вмешиваться в дела французских общин. Могли ли подозревать участники этого дела, что они стоят на пороге двух катастроф — разгрома 1391 года в Испании и окончательного разрушения французского центра, реставрация которого их занимала?

В области литературного творчества последние проблески еврейского гения во Франции угасли раньше, еще до конца XIV века. То были поздние отголоски эпохи рационализма, преданного публичной анафеме в 1305 году (§ 17). Как будто наперекор грозному херему раввинов в Южной Франции выросли тогда трое юношей, впитавших в себя «яд» научной философии и примкнувших к левому крылу маймонистов: Леви бен-Герсон из Баньола (Bagnols) в округе Авиньона, Иосиф Каспи из Аржантьера и Моисей Нарбони.

Крупнейший представитель этой эпохи заката, Леви бен-Гереон, более известный под литературным именем Рал баг или Герсонид (1288-1345), был бы вполне достоин занять место в ряду мыслителей эпохи Ренессанса. Врач с многосторонним образованием, Ралбаг занимался, наряду с библейскими исследованиями, математикой и астрономией, писал критику системы Птолемея и изобрел прибор для астрономических наблюдений. Но больше всего углублялся он в философию Аристотеля, Маймонида и Аверроэса. Живя в качестве врача то в папском Авиньоне, то в Оранже, Перпиньяне и испанских владениях Южной Франции, Ралбаг не страдал непосредственно от гонений французских королей, от пасторелей и других бедствий того времени, хотя жаловался, что мысль об этих бедствиях мешает ему спокойно заниматься. Лучшим плодом его занятий был замечательный трактат «Милхамот Адонай» («Войны Божии»), посвященный шести проблемам религиозной философии: о вечности материи, о природе небесных сфер, о душе, пророчестве, всеведении Божием и Провидении. В разрешении некоторых вопросов Ралбаг идет дальше Маймонида, приближаясь к Аристотелю и Аверроэсу. Он не боится отвергнуть догму о сотворении мира ex nihilo, но допускает исконное существование некоей тонкой эфирной материи, из которой в известный момент был сотворен мир. Пророчество как основа откровения является в системе Ралбага не сверхъестественным фактом, а высшим проявлением интуиции или результатом соединения человеческого духа с мировым «деятельным разумом», чего могут удостоиться все великие мудрецы. Провидение заботится больше о родах, чем об индивидах, но индивиды высшего порядка, избранники человечества, являются как бы родовыми типами и поэтому удостаиваются особенной заботливости божественного Провидения (Маймонидова идея духовного аристократизма). Библейские чудеса философ старается сблизить