Шрифт:
Закладка:
И поняла, что не готова к пустому Блеску. У нее есть уже пережитый грех, которого она не совершала, у нее есть право на измену.
А своим поведением муж ее провоцирует.
В лупанарий Айранэ не пошла бы ни за что в жизни, проще было отказаться от супружеских часов навсегда, постепенно дичая.
В музее было подразделение мужчин, она несколько раз сталкивалась с ними – в основном реставраторы, сухонькие старички из низших, но руководил ими, как это нередко бывало, молодой высший, Степа Лексеевич, из семьи художников и архитекторов.
Он был чуть старше Айранэ, и она долго не обращала на него внимания, пока однажды не увидела за работой. Он реставрировал древний лик Великой Матери из шумерского пантеона, изображение на доске было в ужасном состоянии, лак потрескался, кое-где не хватало фрагментов.
Айранэ слышала эту историю, от лика отказались несколько бригад реставраторов по всему Славянскому Союзу, уже искали даже за рубежом, не особо, впрочем, надеясь, когда вызвался собственный мастер.
Она заглянула спросить про одну из картин Адрианы Брауэр, внезапно исчезнувшую из экспозиции, и обнаружила, что в просторном кабинете Степы выключен свет, а сам он стоит спиной к панорамному окну, делая что-то на большом студийном мольберте, освещенном солнцем.
Степа не почувствовал, что в кабинете появился кто-то, кроме него, не заметил, что Айранэ подошла к нему почти вплотную.
Он занимался маленьким кусочком с краю, нанося что-то мельчайшей кистью, состоящей из десятка тонких щетинок, собранных в узкий хвост.
Айранэ, которая по должности была сильно выше его и свои проблемы считала вполне логично более важными, собиралась прервать его мужской транс – а он, очевидно, был именно в нем, – когда ее взгляд упал на его руку.
Сам Степа не был ни красавцем, ни атлетом – обычный высший. Но руки его казались произведением искусства. Таких рук Айранэ не видела ни у античных статуй, ни на полотнах фламандских мастериц-хофов.
Это были не руки, а настоящий шедевр, и, сталкиваясь с красотой каждый день, но с красотой статичной, древней, мертвой, Айранэ оказалась не готова к тому, что вдруг увидит что-то превосходящее мастеров прошлого.
Она наблюдала за руками Степы около получаса. Он так и не вышел за пределы мельчайшего фрагмента, который обрабатывал все это время. По мнению Айранэ, фрагмент почти не изменился, разве что стал совсем чуть-чуть светлее.
Так и не сказав ничего, она вышла из мастерской. Насчет Брауэр она уточнила у одного из реставраторов-низших: тот опешил от внимания такой высокой начальницы, но смог пояснить, что действительно картину сняли, потому что ее пора готовить к выездной экспозиции, так как через неделю выставка в Софии.
И вот сейчас, шипя от невозможности найти удобное положение, Айранэ продумала план: она выяснит, какие есть у Степы трудности с подчиненными и руководством, продумает, как можно побольнее ударить по этим старым проблемам, застанет его врасплох и в чем-нибудь несправедливо обвинит.
Степа явно не боец, но, если выбрать правильно, он даже не сообразит сходу, что его провоцируют, и начнет спорить.
А дальше – зацепиться взглядами, продолжить обвинять и – упасть в его руки.
При мысли о руках Степы Айранэ почувствовала нарастающее возбуждение, которое вылилось в несколько минут беспокойной возни, после чего боль ненадолго отступила и она смогла уснуть.
На следующий день выяснилось, что у Степы нет никаких застарелых конфликтов. Нет проблем по работе. Нет неудовлетворенных прошений – просил он немного и все, что искал, получал сразу, потому что обоснования писал четко и ясно.
Под вечер Айранэ в ужасе от предстоящей ночи наедине с болями решила уже вломиться к нему внаглую, но позвонила Анаит.
– Володя пропустил супружеский час? – не здороваясь, спросила она. – Сколько?
– Четыре дня.
– Ты тяжело переносишь?
– Очень.
Некоторое время Анаит молчала, словно подбирала слова, что с ней бывало крайне редко.
– Он когда-нибудь просил сделать супружеский час чаще?
– Нет.
Айранэ хотела было сказать, что сама была бы не против и что вообще она с Володей же практически не разговаривает. Что у Волковых все через тетушек и она даже была бы, наверное, не против поговорить с ним нормально… Но это же нарушение правил, и непонятно, как именно правильно обходить их в данном случае.
«Правильно нарушить правила», – покатала в голове Айранэ и поняла, что спрашивать так у Анаит нельзя. Анаит скажет: «Иди и нарушь, хватит тут блестеть без повода».
– Он как-то… разнообразит супружеский час?
Айранэ даже удивилась:
– Нет!
– Ясно, – сказала Анаит. – Значит, есть риск.
– Риск чего?
– Не важно. – Мама явно не хотела развивать тему. – Мне нужно кое-что сделать, что мне самой не очень нравится, но выбора я не вижу. По поводу пропущенного супружеского часа я могу с ним поговорить…
– Не надо! – крикнула Айранэ и сама удивилась.
Почему, собственно, не надо, когда надо?
Но… использовать Анаит – это было, пожалуй, слишком. Айранэ чувствовала, что вопрос можно и нужно решать как-то иначе. Может быть, и вправду поговорить с ним лично?
От этой мысли она поежилась. Это было страшнее даже, чем спровоцировать на секс Степу.
– Ясно, – сказала Анаит и, не прощаясь, положила трубку.
А через пять минут перезвонила:
– Володя вернется сегодня, самолет прибудет в два пятнадцать, у него только ручная кладь, он летает, как его отец. Так что около трех он появится дома, хватай его сразу, потому что он про тебя не вспомнит, а утром умотает на работу. Все, счастливо, у меня есть один довольно сложный проект, дальше разбирайся сама.
Айранэ выдохнула.
Не будет пустого Блеска. Не понадобилось встряхивать Степу – которого, кстати, не факт, что удалось бы растормошить.
Надо только дотерпеть до трех ночи.
Ее тело, словно почувствовав, что сегодня наступит облегчение, ныло не слишком сильно, Айранэ даже подремала пару часов. Без четверти три проснулась как по будильнику, накинула халат и прошла к входу в мужскую половину.
Через несколько минут щелкнул замок закрытой на ночь двери, и появился Володя. Еще в момент, когда ключ попал в замочную скважину, Айранэ почувствовала, что готова – вот прямо сейчас, прямо здесь, на мужской половине, у входа.
Ее разобрала жуткая злость, что муж, у которого есть обязанности – не сверхъестественные, кстати, – довел ее до такого состояния, что, когда он вошел, она накинулась на него, почти не замедляя речь:
– Ты хочешь, чтобы
