Над водой на желтой змейке фонарей. Энди знает точно. Круг его жизни не замкнут. Какая-то незавершенность. А у музы меняется цвет глаз. Сейчас они, должно быть, темно-карие. Почти черные. Мальчишка почему-то подумал об этом вдруг. Порыв ветра хлестнул по лицу жесткими каплями. Как пощечина. Или это… она резко обернулась, и пряди волос скользнули по щекам? Идти все равно некуда, и он побрел к реке. Незачем. Просто так. В первый день знакомства с Роем он тоже шел к мосту с этой стороны, а после машина увезла его с того, противоположного берега. Река, как граница, четко делящая жизнь на две жизни. Выходит, он обошел ее по кругу. Стоит только перейти мост, чтобы этот круг замкнулся. Странные мысли. Энди понял, что не мог бы сам додуматься до этого. Кто тогда подсказал? И песня все оборачивается бесконечными повторами.

I let it fall, my heart (3)

От воды тянутся холодные струи. Они как ловушки с датчиками движения. Голодные. Хищные. Только и ждут свою жертву, чтобы броситься и проникать сквозь одежду к теплому телу. Клубок ядовитых змей. Кусают, занося под кожу яд холодного прикосновения. Он растекается, впитывается и остается.

Набережная с разбухшими склонами в мятой рубашке из пожухлой травы. Флотилия листьев жмется к берегу, вытянувшись в бесконечную очередь. Здесь хочется остановиться и думать. Думать. Не получается. Мысли магнитом тянутся к одному. Рой. У него другая полярность. Сильная. Противоположная, и Энди прилип. Приклеился. Вдавился в него. Почему Рой? Он же не бодибилдер, не популярный актер, не подиумно-журнальная модель. Обычный набор биоматериала. Руки, ноги… Как у всех. Нет, не как у всех. Как ни у кого. Стрельчатые зеленые штрихи в карих кружках. Ямочки. Чуть торчащие волоски на одной брови. Словно облитое воском, сглаженное тело. Знакомый стук родного сердца. Обидная унизительная пощечина. Подсветка картины. Черные простыни. Рубашки. Крылья. Их нет. Мурашки у парня по спине. Где они, крылья? Ну да. Забыл. Он же повесил их на веревку в подвале вместе с теми самыми рубашками. Постирал и повесил. Запачкались. Поизносились. Вода стекает с белоснежных перьев. Не вода вовсе. Слезы.

Энди медленно шел вдоль берега. Время обгоняло его, потому что у него была цель. У парня не было, и от нечего делать он просто любовался подсветкой моста. Взгляд скользил по изогнутой линии парапета, пока не споткнулся о неподвижную темную фигуру. Человек стоял… Нет, Энди не мог ошибиться. Высокая фигура на том месте, где… Парень вглядывался, не веря тому, что видит. Машина. Чуть дальше. Рой всегда ставил ее там. Неужели? Нет, даже думать нельзя. Мираж. Наваждение. Энди остановился. Далеко, лица не разглядеть. А надо? Внутренний взор не ошибается. И сердце скачет, как собака, учуявшая возвращение хозяина. Скулит. Оно бы сорвалось, но только цепь не пускает. Сидеть! Парень прислонился к дереву. Привязал себя вместе с ним к стволу невидимым канатом. Сидеть! Время бешено пульсирует в голове. Рвется напряженной веной. Сидеть! Рой курит. Нервно. Часто затягивается, а после бросает окурок, и тот летит к своей смерти маленькой звездочкой. Вот он - разлом его жизни. Глубокий овраг, размытый темной равнодушной водой. Непреодолимая пропасть, соединенная тонкой изогнутой линией фонариков. Не будь их, она бы разъехалась, и берегов не найти. Вот оно, падение. Крах сознания, а сердце скулит, царапает когтями клетку ребер. Сидеть!

Рой промерз уже насквозь. Ветер гуляет сквозь него, как в решете заброшенного дома без окон и дверей. Может, пойти погреться в машину? А смысл? Он же все равно не включил печку. Воспоминания хлопают в нем, как отодранный кусок обоев на безжалостном ветру. «Какого черта ты сделал?! Какого черта ты, ублюдочная тварь, сделал это?! Ответь мне!»

— И мне ответь.

— Да пошла ты! И перестань болтать ногой. Сиди спокойно. Раздражаешь!

— Плевать мне на твое раздражение. Что? Стучишь зубами от холода? А у него - только тонкая куртка и летние кроссовки. Как думаешь, уже промокли насквозь?

— Да заткнись ты! И без тебя тошно!

— Хорошо, что тошно. Тебе полезно. Иди, сунь два пальца в рот, но от этого его кроссовки не высохнут. Хочешь, найду тебе развлечение? Идем, покопаемся в мусорных пакетах. Глядишь, найдем что-нибудь съедобное…

— Ты специально это делаешь?! Меня сейчас вывернет!

— А его не вывернуло. Он же не ты.

— Да, не я!

— Да, не ты! К счастью.

— А тебе не плевать?

— А как думаешь? Долго стоять здесь собираешься? Можешь не отвечать. Он не придет. И губа у него не зажила до сих пор. Трескается на ветру. Лучший твой поцелуй. Он еще долго будет его ощущать. Ты можешь гордиться собой.

— Слушай, чего тебе надо? Ты же грозилась уйти с ним. Чего сидишь? Проваливай уже!

— Тебя жаль. Ты сам в себе запутался и мальчишку зря обидел. Стив правильно все объяснил, но я бы сказала по-другому.

— Вы что, меня учить сговорились?

— Боже упаси, Рой! Разве это возможно: тебя научить чему-нибудь? Но все же послушай. Он — росток в иссохшей пустыне твоих убеждений. Пустил корешки, нежно обвивая мертвые камни, а ты взял и наступил грубой подошвой. Теперь стоишь тут и ждешь…

— Буду ждать!

— Ну что ж, удачи.

Рой вздрогнул. Бесполезно. Энди действительно не придет. Сколько ночей он уже прождал здесь? Бесполезно. Если бы ты только знал, Рой Гейл Маккена, что парнишка стоит сейчас, прислонившись лбом к мокрой коре, и сердце его скулит, плачет, надрывается младенцем. Он сделал, как и говорил. Вырастил новое, но это не спасло. Оно тоже заражено. Отравлено тобой.

На вокзале тепло, но свободного места нет. У Энди ноет спина. Устал бесконечно Просто хочется лечь и вытянуться. Он не мог позволить себе этого уже несколько дней. Ломит ноги от мокрой обуви. Безумно хочется спать. Так сильно не хотелось еще никогда. Зато есть сигареты. Парень успел отвыкнуть от таких крепких и дешевых, так что хватит надолго. Энди нашел уголок, сел на сумку, прислонившись головой к стене. Уже лучше. Промежуточный островок. Надо как-то уснуть. Завтра целый день вертеться в кафе с подносами грязной посуды. Снял кроссовки. Ноги сильно болят. Закрыл глаза. Фигура на мосту. Он ведь не пошел. Не замкнул круг, а значит, все сначала, и есть в этом какой-то смысл. Наверное. В костях словно поселился червь. Ворочается, крутится. Неудобно ему. Как болят ноги.

Сон незаметно подкрался со спины, прошел, невидимый, сквозь стену, положил ладони на глаза парню, словно предложил сыграть в прятки. Энди водит. Кто не спрятался, я не виноват… не виноват. Рой не прячется, и мальчишка не виноват. Думал, что сможет вот так просто отступить назад, не смог. И Рой не смог. Стоит на мосту, на ветру. Курит. Не виноват. Или нет? Сомнения бегут у парня по лицу, заставляют морщиться во сне. Мучают. Вот так бьют женщин. Наотмашь по лицу. Великая свобода Роя. Железный принцип. Вколачивается с болью. Пусть так. Я принимаю, Рой. Ты прав. Ты всегда прав.

And the games you'd play

You would always win, always win (4)

Стив уже несколько дней сам не свой. Пребывает в напряжении, и оно неистребимо. А Рой держится. Он даже весел. Шутит. Смеется. Поселился в коридорах. Вылезает ненадолго и опять обратно. Пытается контролировать себя. Почти удается. Только нервно кусает губы и жует жвачку. Первый признак внутренней нестабильности. Начал работать. Делает с остервенением. Бесполезно, все равно не получается. И муза капризничает. Почти послала его на… Да только он не идет. Она посылает, он не идет. Короче, ругаются. Она, как назло, сядет и болтает ногой. Он бесится, а она болтает. Опять закурила. Держалась столько времени, сорвалась… Маккена пытался забить с ней косяк, только ее от этого тошнит. Она тоже нестабильна. Вновь обозначилась близкая родственная связь студии и помойки. Они опять устроены по аналогичному принципу. Маккена, как бомж, копается в этом в поисках необходимого. Чертыхается, потому как везет не всегда. Стив уже послал к нему уборщицу, да только она сбежала на второй день. Рою, кажется, наплевать. У него же есть отличное обоснование: художнику нужен хаос. Хаос, но не руины мироздания вселенского значения.

Каждый вечер Рой исправно в клубе, а потом вдруг исчезает, и Стив знает куда. Проверял. Маршрут неизменен. Мост. Шон пытался поговорить с ним, но тот уходит от разговора. А если нет - отшучивается. Рой есть Рой, и для всех его незыблемый