Никто этого, по-видимому, не замечал. Анджела все еще была в отъезде. Пока шли репетиции, я не обязана была ходить на занятия, поэтому никто меня не хватился. А остальные артисты, занятые в «Богеме», по мере приближения спектаклей тоже впадали в панику. Сетовали, что сел голос, боялись заболеть. Все страдали, и я не отставала. Страдать в нашей среде – хороший тон. Я то и дело поминала свою простуду: мол, мерзкая болячка, вдарила прямо по связкам. Никак от нее до конца не избавлюсь, приходится осторожничать. Так что я лучше еще поберегусь, говорила я, – и никому до этого не было дела. Я по-прежнему не пела.

Я не пела, потому что так было проще убедить саму себя, что все в порядке. Я в порядке. Я не больна. У меня не першит в горле. Чувствую себя хорошо. Я говорила себе, что голосу надо отдохнуть, что перерыв пойдет мне на пользу. Что я переутомилась и дело именно в этом.

Я не пела, потому что боялась, что если запою, то… Ну, не знаю – наверное, все окажется плохо, и с этим придется что-то делать, а я не знала что и как. Я боялась, что страх опять распахнет свои черные глазищи, напрыгнет на меня и сомкнет лапы на моем горле.

Пару раз за эту неделю я думала: да это же просто смешно! что же я творю? – и однажды даже забронировала репетиционную. Пока распевалась, все было хорошо. Никаких проблем. Зря только переживала. Но потом я почувствовала, что страх опять начинает пробуждаться – пробуждаться и закручиваться где-то внутри, – посмотрела на себя в зеркало и увидела широко раскрытые глаза и побелевшее лицо. И бросила эти попытки. Вышла из репетиционной и закрыла дверь. Позвонила Фрэнки, и мы пошли в паб.

* * *

На следующей неделе Лори предложила встретиться. Я сказала ей, что Макс очень хочет познакомиться с ней поближе, то же самое сказала ему, и неожиданно они оба ответили: ну ладно, хорошо, давай посидим, выпьем. Они ошибаются во мнениях друг о друге, думала я. Я помогу им найти общий язык. Макс обещал зайти за мной после работы, поэтому после репетиции я придумала какую-то отмазку, чтобы не идти в паб, и двинулась прямиком домой.

К его приходу я сложила диван и попыталась убрать бардак в комнате. Зашвырнула одежду и ноты на дно гардероба и постаралась придать беспорядку, в котором стояли фотографии, некоторую художественность.

Рассовывая вещи по полкам, я напевала себе под нос. Бессознательно, просто в силу привычки – сначала сама не замечала, что делаю, а потом вдруг поняла и обрадовалась. Такое ощущение бывает, когда очнешься от кошмара. В первую секунду ужас еще не отпускает, а потом продираешь глаза окончательно и понимаешь: это только сон. Все по-прежнему, ничего не изменилось. И испытываешь облегчение.

Пела я не очень долго, минут пять, наверное, и тут раздался стук в дверь – пришел Макс.

– Ой, а как ты попал в подъезд?

– И я рад тебя видеть. Винсент дал мне ключи. На случай, если ты вдруг забудешь свои в квартире и не сможешь войти. Сам-то он все время в разъездах.

– Жуть, – сказала я в шутку, но он, кажется, этого не уловил.

– Ну что, идем? Ты готова?

Мы вышли на улицу. Бизнесмены из Сити сплошным потоком стремились к метро – казалось, что мы в горящем здании и люди, стараясь сохранять спокойствие, спешат к выходу.

– Я слышал, как ты пела, – сказал Макс. – Когда пришел.

– Правда?

– Ну, ты довольно громко это делала. Вероятно, все соседи слышали.

– Думаешь, надо потише?

– Не знаю, – отозвался он. – Какая разница. Но ты же решила дать себе отдых, я так понял? Не петь какое-то время? Ты же вроде бы болеешь?

Ему я наплела то же самое. Не могла придумать другого объяснения, чтобы он не принял меня за врушку, сумасшедшую или и за ту и за другую.

– Ну как бы да, – сказала я. – Но у меня скоро опять прослушивания. Хочешь не хочешь, надо распеваться, а то не успею подготовиться.

– Прослушивания? Ты не говорила. А роли хорошие?

– Ну так, неплохие. Ничего выдающегося.

Некоторое время мы шли молча, а потом он спросил:

– А стоит ли тратить на них силы, если роли не очень? Какова вообще вероятность, что ты их получишь?

– Вероятность? Ну как сказать. Не очень большая. Шансы всегда невелики.

Он покосился на меня. Вид у него был встревоженный.

– Так, может, и ну их? – сказал он. – Тем более раз ты болеешь. Последнее прослушивание и так выбило тебя из колеи. Пожалей себя. Дай себе время поправиться.

Я поймала себя на том, что испытываю облегчение. Предстоящие прослушивания страшили меня. Я с трудом могла представить себе, как встану перед жюри, а тут он убедительно объяснил, почему от этих намерений разумнее отказаться. Освободил меня от тягостной обязанности. Его рука на ходу коснулась моей, я сжала ее и сменила тему.

– Спасибо тебе, – сказала я. – За то, что согласился пойти.

– Да не за что. Нет, конечно, ты теперь у меня в долгу! Но не за что.

– Лори тебе понравится. Правда. Если ты не будешь относиться к ней предвзято.

– Не сомневаюсь.

– Пожалуйста, просто пообещай, что не станешь ее обижать.

– Да когда я кого обижал? – отозвался он.

Мы договорились встретиться в небольшом пабе – это было предложение Макса. Паб находился в одном из тех старых зданий, которые напоминают, что когда-то в Сити всюду было так: обшивка темного дерева, ковры с тоскливым узором. Когда мы пришли, Лори уже была на месте – и тут же принялась идеально отыгрывать сценарий дружеской встречи.

– Рада вас видеть, – сказала она, обнимая Макса, а потом обняла и меня.

Макс пошел к бару за напитками, и мы остались вдвоем. Я не могла придумать, что сказать.

– Спасибо, что пришла, – наконец выговорила я.

– Я ведь сама предложила встретиться.

– Ты же понимаешь, о чем я. С ним.

Она пожала плечами:

– Я решила, что это мой долг. Надо же убедиться, что ты жива и здорова.

– Жива и более-менее здорова, спасибо, – ответила я.

Она вздохнула и сказала:

– Анна, послушай, ты же знаешь, что всегда можешь со мной поговорить…

Тут Макс вернулся с бутылкой вина и тремя бокалами, и Лори замолчала. Он притащил еще один стул, разлил вино по бокалам, мы чокнулись и выпили. Наступило молчание. Оба выжидающе смотрели на меня. И я выдала первое, что пришло