днем вошел негр, похожий на кока с каботажного судна, и я готов поклясться на стопке Библий высотой со шпиль Южной церкви, что он до сих пор не вышел! Я доложил об этом офицерам, и меня подняли на смех.

Я попытался заговорить, но Хайэм вмешался:

– Подождите. На следующий день, в четверг, подъехал экипаж, из него вышел джентльмен, зашел к Хоксли, и дверь закрылась. Я сказал извозчику, что если он немедленно не последует за своим хозяином, то больше никогда его не увидит. Он ответил, что я сошел с ума. Прождав час, он вошел. Берк, как ты понимаешь, с тех пор ни один из них не выходил!

– Но, Боже правый, ты…

– Подожди. Я еще не закончил. Было около трех часов, когда вошел кучер. Через некоторое время лошади начали шарахаться в сторону, и мой мальчик на побегушках держал их до заката, а потом я сам сел в экипаж и поехал в сторожку. В тот раз я прихватил с собой довольно веские доказательства, и два констебля отправились со мной обратно, и что вы думаете, мы увидели? На ступеньке стоял старый Хоксли и ковырялся в зубах с таким видом, будто только что съел этих двух мужчин! Он сказал офицерам, что кучер и его хозяин были вынуждены уйти пешком, потому что кто-то украл лошадей! Констебли хотели было уйти, но я заставил их ждать, пока мой наблюдатель не пришел и не поклялся всем святым, что за весь день ни одна душа, кроме Хоксли, не выходила. Это дало им повод задуматься, пока они не решили обыскать это помещение под свою ответственность, Хоксли был готов, и я тоже пошел туда. Я хотел увидеть все своими глазами, даже если это был сам Старый Ник.

– И вы нашли то же самое, что и я?

– Только это и ничего больше. Хоксли заявил, что не знает, кто был этот джентльмен, и до вчерашнего воскресенья никто не объявлялся в розыск. Тогда городской маршал послал за мной и поставил двух своих людей дежурить в моем магазине, и теперь, я думаю, он предпримет что-нибудь после того, что они увидели.

– И что же это было?

– Пятое исчезновение! Это был моряк. Похоже, он мог быть помощником на корабле "Голубая вода". Вы знаете, что Хоксли, притворяющийся аптекарем, держит свой магазинчик освещенным, а дверь приоткрытой по вечерам в воскресенье, и около половины девятого пришел этот матрос, полморя переплыл – прошу прощения – и будь он благословен, если бы не свернул к Хоксли, прежде чем мы успели сделать шаг, а старый паук в мгновение ока захлопнул за ним дверь. Я хотел, чтобы офицеры сразу же отправились туда, но они должны были выждать, как они выразились, разумное время, поэтому прошло полчаса, прежде чем мы постучали в дверь, которую быстро открыл Хоксли, как обычно, ковыряясь в зубах и улыбаясь своей улыбкой гиены. Мы попросили позвать моряка.

"Вы ошибаетесь, джентльмены", – сказал Хоксли. "Никакой моряк, вообще никакой клиент, не приходил сегодня вечером".

– Конечно, эта наглая ложь привела констеблей в бешенство, и они сразу же отправились внутрь в поисках человека, которого они заметили исчезнувшим, в то время как Хоксли курил трубку на пороге. Они ничего не нашли, но их доклад городскому маршалу взбесил его почти так же, как и всех нас. Он пообещал предпринять что-нибудь к десяти часам утра, а если он этого не сделает, то это сделают горожане – фонарные столбы под рукой. Вот так, Берк, вот и вся история, на сегодняшний день.

Было всего полвосьмого, как принято говорить на берегу, мы пришли в порт на рассвете, и вдруг я сказал Хайаму:

– Одолжи мне свой пистолет".

– Не делай этого, Берк, – сказал он, – не ходи туда один!

Но я был настроен решительно, и он позволил мне взять пистолет, я перешел улицу, захлопнул за собой дверь аптеки и спрятал ключ в карман. Хоксли выглядел удивленным, но не встревоженным. Когда я направил на него пистолет, он даже улыбнулся, но ничего не сказал.

Я чувствовал себя ужасно и серьезно относился к каждому слову, когда сказал:

– Хоксли, если ты в течение десяти секунд не расскажешь, что стало с этими людьми, и особенно с моим отцом, я застрелю тебя и приму на себя все последствия!

– Я бы этого не делал, – ответил он, спокойный, как летнее море.

– Почему?

– Потому что ты станешь убийцей.

– Убить акулу – это не убийство, – ответил я.

– Ах, но твоя пуля унесет пять жизней, кроме моей собственной, включая жизнь твоего отца!

Я почувствовал, что прислонился к запертой двери.

– Значит, он жив? – воскликнул я.

Хоксли пожал плечами и протянул руки ладонями вверх, как суконщик из магазина. Я уже собирался повторить вопрос, когда он сказал:

– Я думаю, Берк Симпсон, что это дело зашло слишком далеко. Сегодня утром я решил все объяснить и хотел бы сделать это сначала с вами. Вы можете мне доверять. Положите свой пистолет – я не причиню вам вреда. Я никогда не причинял вреда ни одному живому существу – никогда – и я принесу миру несметную пользу величайшим открытием, которое он когда-либо знал. Пойдемте со мной; вы станете моим помощником!

Он радостно потирал руки, пока говорил, и хотя я считал его сумасшедшим, я верил, что он безобиден, если за ним наблюдать, и поэтому, держа пистолет наготове, я последовал за ним в подвал.

В центре пола лежала наполовину разрушенная бочка из-под китового жира, которая, как я помнил, была там раньше, но я удивился, когда старик принялся очень тщательно протирать ее от пыли шелковым платком. Затем он удивил меня еще больше, указав на другой бочонок поменьше и холодно сказав:

– Симпсон, твой отец там.

Я вскочил, чтобы задушить ложь в его глотке, потянулся за пистолетом, но он ускользнул от меня и, задыхаясь, но спокойно, как всегда, произнес:

– Если вы раните меня, то можете потерять своего отца. Он жив и здоров, и чувствует себя даже лучше, чем было в детстве. Вы поблагодарите меня за это – хотя я задержал его дольше, чем собирался.

– Во имя всего святого… – начал говорить я и остановился. Этот человек был безумен, как шляпник.

– Подождите, будьте спокойны, вы все увидите. Мне нужна ваша помощь с этим бочонком. Мы должны перелить его содержимое в большой, который я только что очистил от пыли. Но не пролить ни капли. Это может быть палец или нога, или даже глаз. Неизвестно. И