Вот и подходящая пещера. Раздвинув ветки, он завел коня под низкий свод, помог Винате соскочить на землю.

Постарался успокоить как мог:

– Все будет хорошо.

– Оставь мне кинжал.

В глазах любимой читалась решимость идти до конца.

Оба стояли, слившись в поцелуе, пока Бхима мягко не отстранил Винату. Сняв тюрбан, кафтан и нижнюю рубашку, он остался в холщовых штанах. За пояс заткнул булаву. Любимое оружие – кханду – примотал к правой ноге оторванным рукавом кафтана. Надев колчан, перекинул его за спину. В левой руке зажал лук.

Затем вышел из пещеры.

– Еще посмотрим, кто кого, – процедил он сквозь зубы, окидывая лес цепким взглядом.

До Бхимы донесся еле слышный, отдаленный клекот. Подняв голову, он разглядел высоко в небе парящего беркута. Красивая черная птица раскинула крылья, скользя во встречных потоках воздуха.

«Спасибо. Я знаю, что они рядом, – прошептал гонд. – Удачной тебе охоты. Ты ведь тоже кшатрий».

Словно услышав его слова, беркут снова прокричал, качнул крыльями и начал плавно спускаться к долине…

Наконец Бхима их увидел. Всадники настороженно поднимались по склону, раздвигая ветки фисташек. Первого он убил выстрелом из лука. Остальные как по команде ударили пятками коней, рванули навстречу. Прячутся за щитами.

Он отбросил лук, выскочил из-за дерева. Ближайший к нему ассакен нацелил пику. Прямо перед собой Бхима увидел оскаленное бородатое лицо с вытаращенными злыми глазами. Блеснув в воздухе, чакра пробила ассакену кадык и застряла в горле. Тот не успел понять, что его убило, повалился набок, но пика по инерции пролетела вперед. Разорвав гонду ухо, с глухим стуком вонзилась в ствол.

Бхима не стал ждать, пока его окружат, поднял с земли лук, бросился в заросли. Вокруг защелкало – стрелы впивались в деревья. Тогда он выстрелил наугад, на шум. Раненая лошадь заржала и, ломая кустарник, повалилась на бок.

Он вел их к трещине в скале, которую наскоро забросал ветками. Выскочил на открытое место, заорал, раскинув руки. Трое всадников опустили луки, поскакали на него в надежде взять живьем. Передняя лошадь с хрустом провалилась в ловушку. Ассакен покатился по земле, но тут же вскочил на ноги. Потянулся за щитом, но не успел подхватить – стрела Бхимы воткнулась ему в бедро. Гонд молниеносно выпустил еще одну, добивая врага, и бросился за валун. Ответная стрела с мерзким визгом чиркнула по граниту у самого лица.

Двое соскочили с коней, полезли за ним по склону. Бхима толкнул ногой камень. Первый ассакен отпрыгнул, но споткнулся и упал, выронив пику. Тогда гонд бросился в бой. Успел булавой выбить лук из рук второго. Теперь он отбивался от двоих сразу. Сталь звенела о сталь. Ассакены хрипло рычали, что-то выкрикивали на степном языке.

«Танцуй тандаву!» – молнией сверкнуло в памяти.

Он так и делал: уворачивался от ударов, словно в ритме танца, исполняя пляску жизни и смерти.

«Боли нет, – словно услышал он слова Налы, – есть только цель и ярость».

Взмах палицей – удар одному по колену, сразу выпад кхандой другому в лицо, чтобы отскочил. Ногу обожгло, штанина намокла, он понял, что ранен. Вот тот, что наседает справа, на миг открылся – отступил на шаг и легкомысленно опустил акинак, пытаясь отдышаться. Бхима резко пнул левого сапогом в грудь, да так что тот отлетел к скале. А затем, не разворачиваясь, бросил тело головой назад, распластавшись в воздухе и вытянув перед собой руку с кхандой.

Острие вошло ассакену в живот. Тот осел на землю, удивленно таращась на торчащее из-под куртака железо, забулькал горлом. Бхима больно ударился спиной о камень, но поднялся. Рывком вытащил меч. С отчаянной яростью, понимая, что силы на исходе, налетел на хромого.

Удар шестопером по щиту. Еще один кхандой. А теперь голенью по раненому колену – изо всей силы, как в последний раз. Ассакен заревел от боли, поджав искалеченную ногу. Щит дернулся вниз, так что шея открылась. Даже не думая, Бхима всадил меч между ухом и челюстью.

Он привалился к дереву, тяжело дыша. Неужели все? Выпрямился, побрел к пещере, с каждым шагом теряя силы. Вон знакомый валун, покрытый красным лишайником, заросли барбариса…

Внезапно из кустов с криком выскочил ассакен с обломком пики в руках. Искаженное яростью лицо, единственный глаз налит злобой, а лицо пересекает уродливый шрам.

Бхима успел подставить руку, но острие, распоров мышцу на предплечье, вошло под ребра. Он осел, схватившись за древко, потом упал на бок. Ассакен навалился сверху, вцепился в горло, душит…

Прежде чем сознание покинуло Бхиму, он увидел, как Вината занесла над степняком изогнутый кинжал кукри. Ее рука резко опустилась, потом еще раз, еще…

Гонд закрыл глаза и погрузился в темноту…

Когда Нала понял, что им не уйти, он махнул рукой в сторону ближайшей песчаной гряды. Каллиопа беспрекословно подчинилась. Бросив лошадей у подножия дюны, оба вскарабкались на вершину.

Малв осмотрелся, оценивая место предстоящей драки. Вокруг был лишь песок да жалкие кустики джузгуна, между которыми тут и там корчились кривые стволы саксаула.

«Придется побегать, сбрасывая ассакенов с гребня, – хладнокровно подумал он. – Жить буду ровно столько, сколько времени у них уйдет, чтобы подобраться сбоку».

Прошуршали шаги Каллиопы. Она держала в руках тыкву с льняным маслом.

– Я все поняла… Подожгу себя, как только они поднимутся наверх, и пусть чад моего тела питает твое сердце мужеством. Я буду кричать, но ты не должен обращать на это внимания, иначе все зря.

Нала уважительно склонил голову. По дороге бактрийка сообщила, что готова к смерти. Если настигнет погоня, у нее один путь – сати, древний обряд самосожжения.

Малву не надо было объяснять, что это такое. Проводив мужей на последний жертвенный бой шака и оставив детей на попечение одной из старух, жены собирались в самом большом доме. Его поджигал тот из защитников крепости, на кого падал жребий. Увидев черный столб дыма, воины понимали, что все кончено. И никто не мог превзойти их в храбрости, потому что каждый мечтал только об одном – пусть его душа побыстрее улетит к этому дыму, сольется с ним, устремится к звездам, где уже ждет верная жена…

Каллиопа деловито приступила к ритуалу. Наломала саксауловых сучьев, сложила костер, чиркнула огнивом. Потом уселась на землю, выложив перед собой фигурки Имры и Дизани, ласково погладила их руками.

Чтобы костер не затух, она то и дело подкладывала в него сухую траву. Помолившись, равномерно облила маслом одежду, после чего выплеснула остатки на голову. Замерла в ожидании…

Нала долго отстреливался из лука. Исчерпав запас стрел, зажал в одной руке тальвару, в другой катар. Он носился по дюне, сбивая карабкающихся на гребень воинов.

Если ассакен закрывался, в ход шел катар, который пробивал щит вместе с кольчугой. Нала рубил и