Закрытые створки призывают зрителя к раскаянию, пока ещё не настал час Страшного суда. В противном случае – грех, метафорически явленный в центральном образе триптиха «Воз сена», приведёт человека в ад (глава 6, рис. 55).

Как было написано ранее, в иконографии коробейника можно уловить образ Дурака из карт Таро. Эта карта кодирует ситуации выбора на распутье (её же Босх задаёт своему зрителю образом сена, коробейника и Страшного суда). В Средневековье проблема выбора иллюстрировалась через мифологическое предание о распутье Геракла – аллегорический сюжет о колебании античного героя между двумя жизненными судьбами: Добродетелью, – путём трудным, но ведущим к славе, и Пороком, – путём лёгким, привлекательным и бесславным. Петрарка в своём трактате «De vita solitaria» христианизировал Геракла. Его размышления над выбором жизненного пути стали символом духовной борьбы, а античный языческий герой эволюционировал в христианского блуждающего рыцаря и впоследствии в аллегорию Христа (рис. 32). Маттео Пальмьери (1406–1475 гг.) в «Libro della vita civile» понимал этот выбор как колебания между благоразумным удовлетворение телесных нужд и созерцательностью – высшей мудростью, «героической меланхолией», которая рождается в одиночестве, в размышлении о неземных, высших силах, как у отшельников и святых отцов. Себастьян Брант в «Корабле дураков» описывает глупца, который в отличие от Геракла не может сделать правильный выбор между двумя дорогами.

Рис. 31. Немецкая гравюра XV века «Зеркало понимания» (Spiegel der Vernunft). Христианский паломник, узнаваемый по шляпе, одеянию, коробу за плечами и посоху, – герой зерцала. Он следует по тернистой дороге жизни, полной угроз, а точнее, по ветхому и опасному мосту. Дьявол тянет его назад, к мирским удовольствиям, посередине – распятие и Книга на алтаре, а впереди – Смерть с луком и часами измеряет выделенное ему время жизни. Позади Смерти – Второе пришествие, всеобщее Воскресение и Страшный суд. Под мостом находится могила, ниже – пасть ада, а на вершине зерцала изображена Троица вместе с Богородицей и фонтаном жизни. За медальоном с Троицей находятся десять сфер, Луна, Солнце и звезды, а остальные девять – хоры ангелов. Ещё четыре ангела расположены по сторонам Света. Зерцало, образ пилигрима и коробейника – аллегория мира и выбора, перед которым стоит каждый человек, совершающий путь мирской жизни, всматриваясь в это зерцало, отражаясь и преломляясь в нём.

Рис. 32. Аналогичную концепцию выбора жизненного пути обнаруживаем на аллегорической гравюре Альбрехта Дюрера «Рыцарь, смерть и дьявол» (1513 г.). Смерть и дьявол угрожают рыцарю, защищённому доспехами – бронёй своей веры. Этот образ также связан с богословом и философом Бургундских Нидерландов – Эразмом Роттердамским, написавшим «Руководство христианского солдата» (Enchiridion militis Christiani) с отсылкой к Псалму 22:4: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох – они успокаивают меня».

Итак, можно предположить, что коробейнику удалось сделать сверхусилие и совершить выбор – уйти суеты, – чем не могут похвастаться герои внутренних панелей триптиха «Воз сена».

Блуди, но кайся

«Пилигримаж по земной жизни» (датируют 1500–1516 гг.) – это различные фрагменты ныне утерянного триптиха. Такие произведения как: «Корабль дураков», «Смерть скупца», «Коробейник», «Аллегория обжорства» сегодня находятся в разных музеях мира, хотя, как считают исследователи, когда-то представляли собой единое целое. Более того, предполагают, что в центре этого триптиха (или полиптиха) располагалась сцена Страшного суда. Грехи и искушения, явленные на створках, давались в свете финального эсхатологического Дня, когда агнцы будут отделены от козлищ, а зёрна от плевел. Концепция Босха снова связывает земной путь человека с искушениями и грехом. Бытовые сцены пронизаны образами низовой культуры и гротеском, а пристальному взгляду критика открываются все социальные слои и возраста. Таким образом, последовательная серия картин складывается в единое высказывание.

Своё путешествие по земной жизни совершает каждый. И во время этой Одиссеи длиною в жизнь средневекового человека преследуют искушения, козни нечистого, каверзы греха. Как будто дьявол заинтересован в человеке больше, нежели Бог.

Странствующий торговец, поседевший коробейник, первоначально был изображён на внешних (закрытых) створках триптиха. Зритель с лёгкостью припомнит в нём коробейника с внешней стороны «Воза сена». За плечами путника – плетёная корзина: быть может, аллюзия на грехи, под ношею коих горбится странник. Кошачья шкура и поварёшка привязаны к коробу, шило и нить – к шляпе, которую он держит в руке; он одет в рванье, на ногах разнится обувь. Эти атрибуты намекают на бедность и нищету, бродячий образ жизни и профессию башмачника, в плане символики – на неразумность и грех; шило и нить наделены сильными эротическими коннотациями. Быть может, путник растратил все свои деньги в полуразрушенном доме позади него. Сорока в клетке, кувшин на палке в верхней части крыши, голубятня и развевающийся флаг с лебедем – подсказки зрителю, намёки не оставляющие сомнения: это бордель. Распутная женщина стоит в дверях, обнимаясь с солдатом или ландскнехтом – завсегдатаем подобных заведений. Его гигантская пика (они могли достигать шести метров) прислонена к фасаду здания. За углом весёлой таверны, тем временем, мочится один из клиентов. Старуха подглядывает из окна. (рис. 34).

Рис. 33 а. Реконструкция утраченного триптиха. Предположительно, в центре могла быть сцена Страшного суда, концептуализирующая всё повествование о человеческой жизни в эсхатологическом свете, – по версии Фрисо Ламмерсе (каталог Прадо). Другая версия принадлежит Стефану Фишеру: с его точки зрения в центре был не Страшный суд, а брак в Канне.

Рис. 33 б. Коробейник, аллегория выбора на земном пути, – либо внешняя сторона створок, либо часть внутреннего пространства триптиха.

Невозможно узнать, покинул ли коробейник бордель только что или просто проходит мимо, отказывая искушению. Его нога перевязана тканью: он был ранен, скорее всего, укушен собакой – врагом путешествующих продавцов. Как и в «Возе сена», скалящийся пёс ассоциируется с нечистым. На путнике надет капюшон – он бежит греха, но в его руках шляпа с эротическими символами – был ли в его разуме грех похоти?