Шрифт:
Закладка:
В иносказательной драме 1539 года главный герой – Умирающий Человек (Staervende Mensch) – говорит об искушениях и кознях дьявола перед лицом смерти и просит: «Господь, очисти содержимое моего грешного короба, теперь дьявол довлеет надо мной, в поисках добычи, но Ты в своём милосердии стань моим самым большим утешением»[65].
Трость коробейника, с одной стороны, реалистична: странствующие торговцы, как и паломники, пользовались подобными во время походов, такая трость является частым атрибутом иконографии странствующего еврея. С другой стороны, это метафора: коробейник пользуется тростью для защиты от собаки-дьявола: «трость (палку) Он (Господь) дал нам в этой бедной жизни, чтобы мы могли поддерживать себя и от дьявола отбиваться»[66]. Пилигримы путешествовали, вооружившись тростью-палкой, помогавшей им в пути и часто ассоциировавшейся с поддержкой Бога или с идеей несения креста.
Образ трости (палки) был связан с идеей силы правоверности: «Ванея, сын Иодая, мужа храброго, великий по делам… поразил двух сыновей Ариила Моавитского; он же сошел и убил льва во рве в снежное время; он же убил одного Египтянина… в руке Египтянина было копьё, а он пошел к нему с палкою» (2Цар. 23:20–21). Этот фрагмент толкуется как прообраз сошествия Христа в ад, крестом своим (святым древом) он покорил дьявола и грех.
Рис. 24. Створка изобилует образами греха: на заднем плане бордель, поросята, адский пес преследует путника, сова зловеще смотрит на него. Проткнутая шляпа и непарная обувь свидетельствуют о глупости, земных прегрешениях, свинстве и эскапизме. Босх. Коробейник (ок. 1505–1516 гг.). Museum Boijmans Van Beuningen, Rotterdam.
В менее явной форме, чем в «Коробейнике» из Роттердама (о котором речь пойдет далее), образ еврея-странника кодирует притчу о блудном сыне: грешник возвращается в лоно отца своего, как и каждая раскаявшаяся душа возвращается прощенной к Отцу.
В земном мире, окружающем коробейника, царят смерть, убийство, насилие и разврат. На заднем плане внешней стороны створок банда мужчин грабит человека (одежды, оружие и вид разбойников даёт возможность идентифицировать их как безработных или низкооплачиваемых наёмников, которые действуют сообща в небольших группах, скитаясь по лесам, полям и дорогам, делая их небезопасными), а играющий на волынке мужчина и танцующая женщина на лугу ищут любовных утех. На переднем же плане – отстраняемая тростью коробейника ощетинившаяся собака, чёрное вороньё и кости – композиция, символизирующая зло, бренность и смерть.
На самом дальнем плане (рис. 30) можно рассмотреть П-образную конструкцию, намекающую на страсти Христовы, на род людской, распявший Бога – это виселица, отсылающая к наказанию, идее неминуемой расплаты человека на Страшном суде за содеянное в жизни. Символ Голгофы, муки, агрессия и лай собаки – метафорическое поруганье Иисуса нечестивцами, возвращение к Отцу кодирует в образе еврея-коробейника и образ Христа.
Босх демонстрирует визуальную притчу о том, что раскаяние и прощение возможны, следование же преступным путём неминуемо ведёт к наказанию. Один средневековый нидерландский текст рассказывает поучительную историю: только человек поймёт, что совершил смертельный грех, так предстанет перед вратами ада и вечной смерти. Тогда верёвка туго обвяжется вокруг его горла, будто у вора, укравшего и идущего на виселицу. Чтобы искупить вину, нужно горькое раскаяние в грехах[67].
Рис. 25. Воз сена. Фрагмент створок.
Рис. 27. Череп, пронзённый демоном при помощи штыря с ключами от ада, – аллегория memento mori. Триптих «Сад земных наслаждений», правая створка «Ад», фрагмент.
Рис. 26. Собака-дьявол, вороньё, кости и череп – memento mori, – призыв помнить о смерти и Страшном суде. Воз сена, фрагмент.
Рис. 28. Ошейник, как и у злой собаки, на шее у одного из мучителей Христа. «Увенчание (коронование) терновым венцом», фрагмент.
Рис. 29. Под рентгеном видно, что первоначально Босх поставил крест рядом с дорогой, но во время написания картины изменил композицию, перенеся на дальний план. В конце концов он был заменён на Голгофу, которую можно просто увидеть за маленьким алтарём, прикреплённым к дереву, справа (рис. 30).
Рис. 30. Народ толпится у виселицы/Голгофы, а правее, на дереве, видим не скворечник, а традиционную для Средневековья божницу (небольшой киворий, иногда – маленькая капелла) с распятием Христа. Такие, закреплённые на деревьях, освящённые и/или почитаемые селянами образы и сейчас можно встретить в захолустных местах католической Европы, например, в Италии.
По пути коробейника, рядом с его ногами, различаем позвоночник с рёбрами, верхнюю часть черепа, несколько костей и ногу, заканчивающуюся копытом, – фрагмент связан с идеей «memento mori», помни о смерти. Это напоминание о бренности всего земного перед лицом смерти и Страшного суда органично взаимодействует с высказыванием триптиха в целом. Справа Босх изображает потрескавшийся мост. Предание о шатком мосте бытовало в старонидерландской литературе. Например, притча о двух пеших мостах, перекинутых через реку, описывает один мост как сильный и надёжный, другой настолько слабый, что на него и птицы не смогли бы сесть. Значение мостов в самом тексте ясно объяснено: два моста – добро и зло… Хороший мост – путь Бога, злой – дорога в ад[68]. Мост также маркировал ситуацию перехода из мира земного в загробный.
Средневековые тексты рассказывают о душах, следующих в последний путь через мост на небо. Деревянный, немного надломленный мост у Босха – примечательная деталь, будто бы кодирующая послание или совет: ещё при жизни душа должна подготовиться к смерти, избегая греха, встав на путь подражания Христу. Земная жизнь суть – путь приуготовления ко встрече с Богом: «Я есмь дверь: кто войдет Мною, тот спасется, и войдет, и выйдет, и пажить найдет» (Ин. 10:9), и «Иисус сказал ему: Я есмь путь и истина и жизнь» (Ин. 14:9).
