Николай Евгеньевич забарабанил пальцами по столу. Так дрожь не чувствовалась. Он взял телефон и набрал номер, который записал на листочке во время разговора с неведомым лицом десять минут назад.

– Алло, Аркадий Иванович?

– Да. Кто это?

– Меня зовут Соломятин Николай… – подумал и решил, что его отчество для таких людей ничего значить не будет, и воздержался от его озвучивания. – Центр временного содержания.

– А, да, здравствуйте, Николай. Мне говорили, что вы позвоните.

– Да…

– Что там у вас?

– Вашего та́джика доставили. Вчера привезли.

– И что с ним?

– Был суд, патента нет, его оштрафовали и приказали депортировать. Сейчас у нас…

– Это я понял, но что с ним? – Голос звучал спокойно, только между слов сквозил легкий интерес.

Дверь в кабинет Николая Евгеньевича открылась после стука. И нахрен, блядь, они все стучат, если не дожидаются разрешения войти! Не центр, а помойка, и как только угораздило здесь осесть. Вошел Хромцев, лысеющий качок с вечной ухмылкой, затащил за собой какого-то узбека, у которого, кажется, верхняя губа не закрывалась, обнажая поредевший песий оскал. Да, спустя столько лет с первого взгляда различаешь национальность. А ведь когда-то Николай Евгеньевич не только мечтал о великой карьере, но и имел все основания на нее рассчитывать.

Поднятым пальцем приказав ожидать их у двери (Хромцев не понял и всё равно подвел узбека и посадил на стул, в рытвинах и с высыпающейся обивкой), Николай Евгеньевич продолжил.

– Это я понял, но что с ним?

– Мы… работаем над этим, – взглянул на узбека.

– Что ж, прекрасно. – С этим прекрасно голос на той стороне не изменился. – Вам озвучили степень моей… претензии?

– Да-да, конечно, я всё знаю…

– Прекрасно. Значит, я могу на вас рассчитывать. – Там, где должен был быть, мог быть вопрос, прозвучало утверждение. Угроза, так показалось Николаю Евгеньевичу. Может, надо было сказать отчество? Чтобы тот не думал, что Николай Евгеньевич какой-то хонорик…

– Да, конечно!.. Если что, звоните, меня зовут Соломятин Николай Евге…

– Хорошо, – собеседник отключился.

Стараясь создать на лице важное и гордое выражение, Николай Евгеньевич посмотрел на узбека. На Хромцева даже смотреть не хотел.

– Ну-с, а теперь давайте подумаем, чем мы можем друг другу помочь.

– Конечно [кхан’эш’на], давай [даваай’], – узбек оскалился,

и пятидесятивосьмилетний вспотевший подполковник, начальник центра временного содержания иностранных граждан понял, что лучше уж смотреть на Хромцева.

* * *

– Да, с отчима твоего я, конечно, в ахуе… Ну вот, отлично в кино сходили, – тихо рассказывал Макс. – Мы потом еще гуляли, по набережной прошлись, уже стемнело, красиво так было. До дома моего доехали, хех, стыдно было немного показывать, где живу, но ладно…

– Да-а, – замученно, Крис.

Снова сидели на скамейке в школьном коридоре, рядом нет, не кружили, стояли одноклассники Макса группками по трое-четверо, как на банкетах в кино стоят красивые люди с бокалами. Бокалов не было, люди были не красивые, был совсем не банкет.

– А ты чем вчера занималась?

– О, надо же, спросил.

– В смысле?

– Да ничего, – резала. – Ничем не занималась.

– А что такое?

– А чем мне заниматься, блядь, Макс? У меня нет Костика, с которым я могу таскаться по кинотеатрам.

– Ну-у, может…

– Что ну, может? Тоже по тиндерам полазить?

– Говори потише, – шепнул Макс.

– А чего это я должна говорить потише? – Крис еще повысила голос. – Боишься, что узнают чего? Ты вторую неделю без меня таскаешься, а я дома вяну. Чем я занималась? Дома сидела, в потолок пялилась. Если бы тебе было интересно, ты бы уже знал, что у меня происходит!

– Но я же и спросил…

– Да, когда пиздеть закончил сам.

– Ты можешь не кричать так? – Макс взял Крис за локоть и чуть притянул к себе.

– Не трогай меня, – вырвалось, вырвалась.

Фуршетные группки обратили на них внимание и подошли – бочком, спинами, незаметно – чуть ближе.

– Наши голубки ссорятся? – донеслось до Крис сбоку.

– Заткнись, Гриша, – крикнул Макс и повернулся к Крис: – Давай отойдем.

– Слышь, за языком следи, – сбоку, вероятно, от Гриши.

– Да не хочу я никуда отходить! Ты со мной общался, потому что скучно было? А теперь всё, пошла я?

– Слушай, ну ты не путай…

– Ничего я не путаю, тут нечего путать. Или тебе нравилось, что все считали, что мы встречаемся? Так, что ли?

У-у-у, загудели вокруг.

– Так вот, – начала Крис, оборачиваясь ко всем стоящим рядом. – Не встречались мы. Просто делали вид, чтобы вы ничего не узнали. А так пидор он, пи-до-рас, вы посмотрите, по нему ж всё видно.

– Ты что, блин, делаешь?! – крикнул Макс и толкнул Крис.

К ним подлетел кричавший про голубков и дал Максу под дых. Тот согнулся и захрипел.

– На девку руку не поднимай, ало.

Полусогнутый, полувывернутый иероглифом, Макс отошел к стене и медленно выпрямился.

– Я тебе еще припомню, – сипнул он, смотря на Крис, и ушел во включенную со вчерашнего вечера темноту соседнего коридора.

– Скатертью дорога, – полукрикнула, полубуркнула Крис.

Старшеклассники хихикали и переговаривались. – Я тебе говорила, что он из этих. – А-ха-ха, вот ему пизда теперь будет. – А меня с ним за одну парту посадили, ало, я не буду сидеть с извращенцем. – Вот это, Димон, ты попал. – Пидорас, блядь. – Может, класснухе скажем? Я не хочу с ним в одном классе. – А помнишь, перед физрой переодевались? Я тебе говорил, что он на тебя пялился!

Крис слушала это сначала с легкой гордостью, потом – с сомнением. Решив, что заморачиваться по этому поводу уже поздно, она потащилась в класс.

* * *

Украсить торт вишенкой, сводящей зубы, Золотухин поручил ей. Впрочем, Динара была и не против. Вишенкой было: сказать о махинациях с документами Насте, расчесанной швабре из прошлого, чтобы в случае чего не удивлялась, не возникала и не лезла куда не надо. Если заартачится – намекнуть, что может тоже войти в долю или – вылететь с работы. Вот Динара и была не против – поставить старую знакомую на место.

Она уже подходила к кабинету штатных дефектологов, как услышала знакомые голоса за приоткрытой дверью и остановилась. Как мило, мамаша с птенчиком, и обоим поломают крылья.

– Ну, что такое срочное, важное ты хотел сказать?

Настя сидела за столом вполоборота, в спешке расставляя ручки по круглому пластиковому органайзеру: спешила домой. Дима сидел по другую сторону стола, немного съежившись своей высокой гофрированной – в рубашке и брюках – фигурой. Заговорить стеснялся.

– Тебя папа еще не ждет?

– Нет. В смысле да… Но. Я быстро.

– А-а. Что такое?

– Понимаете…

…

…               …

…               …

– Понимаете… Я вас