В эту ночь я позволила себе не думать о последствиях и следовать зову сердца.

Шла босиком по лунной дорожке, оставляемой холодным светилом на воде. Смотришь на неё и кажется, что она так же реальна, как и прочие пути, можно бесконечно плыть по ней до самых звёзд и никогда не достичь цели. Луна холодна, далека, это только иллюзия, что она зовёт тебя.

Ей никто не нужен.

Утром мы расстались так, словно вечером соединимся вновь.

— Ты же понимаешь, что привязываешь меня к себе, — обернулась я на пороге, чтобы высказать давно терзающую меня мысль.

Синие глаза Кестера смотрели, как обычно, с лёгкой насмешкой, но сейчас я заметила в них такую теплоту, что захотелось погреться около неё, как у костра.

Приютским вечно не хватает людского участия, искреннего и яркого. Поэтому мы тянемся к теплоте и снова доверяем тому, кто ещё вчера готов был нас продать. Несмотря на всё, что я знала про этих людей, я верила им всем: Ванде, Кестеру, даже Ладе.

— Этот процесс не бывает односторонним, София. Ты права, но стоит ли что-то с этим делать?

— Не понимаю.

Я хотела бы броситься к нему в объятия и снова почувствовать поцелуй на горячих, не остывших с ночи губах, но боялась, что тогда уже не смогу уйти.

— Пока нам по пути, не стоит сворачивать в сторону. Я давно понял, что такие демарши не проводят к счастью. Резать по живому не надо, а потом всё устроится. Так или иначе.

Я кивнула и вышла в коридор.

Куда уже понятнее: не забивай голову и не думай о будущем, пока оно не настало!

А коробку со шляпкой я забрала, обрадовавшись ей, как ребёнок. До отъезда в Нортингс даже успела примерить её и покрутиться перед маленьким настольным зеркальцем.

«Если это что-то годное и само плывёт в руки, никогда не отказывайся» — универсальное правило приюта.

Вот и поездка в Нортингс была следствием этого правила. Я просто посмотрю на дом господина Визатиса, погощу там и отправлюсь обратно, рассказав ему правду. Родителей своих я не знаю, да и не узнаю никогда, а мой дар говорить с травами, если подумать, не такая уж и редкость.

Была в приюте девочка моего возраста, так у неё он был развит гораздо больше. Мы даже почти сдружились на этой почве, хотя она и сторонилась всех, как пугливый оленёнок. Глаза ещё такие у неё были: влажные, большие, тёмные.

Дружили мы недолго, едва достигнув возраста первой крови, Винона, так назвали её в приюте, заболела чахоткой и больше не поднялась. Я ухаживала за её могилой, пока не уехала.

— Что так смотришь? Плакать по мужчинам не следует, не оценят они, а красоту лица слёзы губят, — поучала Ванда, радуясь возможности поговорить.

С тех пор как у хозяйки появилась я, она полюбила разговоры и поучения. Даже Ле Шатон мог теперь спросить что-либо, не боясь попасть ей под горячую руку.

— Плакать? Как это? Зачем? Воду надо беречь, — тут же вставил он, заглядывая мне в лицо. — Без воды нет жизни.

— Я совсем не думала о Кестере, — пыталась оправдаться я, рассказав, что снова вспомнила о детстве в приюте. Но Ванда лишь отмахнулась, а я решила не спорить и молча взяла Ле Шатона на руки. — Плакать мы не будем. Иногда, когда нам грустно, случается, люди плачут, но всё это ненадолго. Потом снова улыбнёмся, и всё наладится.

— Тогда можно сразу перейти к улыбкам? — поднял ушки алхим, и я опустила его к себе на колени.

Мурлыкнув пару раз, он свернулся клубком и засопел. До самого Нортингса больше разговоров о Кестере мы не вели.

***

Город встретил нас позолоченным сиянием храмовых комплексов и унылым перезвоном часовен. Мне не понравились его строгие белокаменные дома и чистые, вымощенные булыжниками улицы, по которым быстрым шагом спешили укутанные в плащи прохожие.

Было такое ощущение, что они стремятся как можно скорее уйти с улицы и спрятаться за толстыми дубовыми дверьми своих домов

— Что-то мне здесь уже не нравится, — сказала я, выглянув поутру из окна экипажа.

— Посмотрим, — глухо отозвалась Ванда. — Ох, я бы сейчас любой кровати была рада, не в моём возрасте уже такие путешествия.

Через час мы подкатили к богатому постоялому двору. Чистые большие окна, занавешенные настоящими портьерами, мягкие цвета в интерьере — такое я видела лишь на картинках в Аллее Торгового квартала. Говорили, так выглядят дома аристократов.

— Что мы здесь будем делать? — я опередила спутников и, прибавив шаг, поравнялась с Ленроком, рябым помощником Кестера.

Он как раз у стойки беседовал с хозяином двухэтажного дома, который любезно заверил, что наши покои готовы.

— Ждать, — был дан мне ответ. — Скоро всё закончится, не думаю, что мы задержимся здесь дольше, чем на две недели. А ты пока копи магический объём, он скоро понадобится.

Больше боевой Маг ничего не сказал, только посмотрел на меня так, будто я притворяюсь, что ничего не поняла. И расспросами его мучаю исключительно из вредности.

Похоже, все вокруг верили в мою Силу больше меня. Потому что не знали истинного положения дел.

Сила возросла, но не настолько, чтобы я могла раскидывать врагов направо и налево. Или чтобы яды могла творить такие, противоядия которым быстро не сыщешь, а если и найдёшь, то оно окажется не лучше яда.

Сказки всё это, нет у полукровок такой Силы. Да и у Магов нет.

— Ты не рассчитывай на долгий отдых, будем противоядие готовить. Такое, чтобы от большинства зелий спасло, — Ванда, переступив порог, просторной комнаты, сразу полезла в сумку, где хранила травы.

Я чуть от удивления на постель не села!

Алхим крутился под ногами, принюхиваясь к сумкам.

— Вы же говорили, что такого не существует, — ответила я, быстро придя в себя, и по привычке принялась задёргивать шторы и зажигать свечи. От любопытных глаз не скроешься, да всё равно предосторожности лишними не бывают.

— Верно, травами такого не добиться, но у Рыси есть и другие игрушки.

— Вы об артефактах?

Мне сразу вспомнилась шкатулка, внутри которой на бархатной подушечке лежали три металлические пластины. От яда, для ближнего боя и для того, чтобы внешность подправить.

Вот, значит, как!