Мы приехали в белокаменный особняк, стоящий отдельно в тупике на городской окраине, почти на пустыре.

— Не бойся, София, мы пройдём это вместе. А потом уедем, — повторил Кестер и посмотрел на меня с такой уверенностью, что захотелось заплакать от радости. — Месяц, ты останешься здесь на месяц, не более. Может, на два.

— Или на всю жизнь.

Мне хотелось верить его глазам, но привычка сомневаться в добрых намерениях других взяла вверх.

Слишком долго я слышала, будучи ребёнком, от умных и серьезных взрослых, что никому сироты не нужны. Кроме мошенников. И, конечно, их Короля.

Спорить мой покровитель не стал. Наверное, не хотел терять время и вызывать подозрения у важного дворецкого, открывшего ворота сада и впустившего нас внутрь.

— Рад вас видеть, господа, — к нам уже спешил Велемир, тот самый тщедушный молодой человек, с которым я познакомилась ещё в Тиждане.

На этот раз он не был столь безупречным, каким предстал передо мной в первый раз. В мужчине появилась деловая суетность, которая, если верить несчастному выражению его тонкого лица, причиняла ему столько же неудобства, сколько может причинять расстроенный музыкальный инструмент тонкому слуху.

— Господин Визатис просил извинить его, он будет с минуты на минуты. Я Велемир, его поверенный во всех делах. Мы тут живём уединённо.

— Вы не похожи на стряпчего, — сухо заметил Кестер, опираясь на золочёную трость. Сейчас он больше всех из нашей разношёрстной компании походил на человека, привыкшего иметь дело с земными делами.

— Действительно так, господин…

— Кришвиль, — недовольно поморщился Кестер, всё больше припадая на левую ногу. — Я уже писал господину Визатису, кто я и откуда. И каков мой интерес в этом деле, тоже.

Мы шли по дорожке, усыпанной гравием, и я невольно за время нашей неспешной прогулки, потому как Кестер разыгрывал из себя человека, страдающего от старой травмы, разглядывала небольшой сад, разбитый возле дома. В основном здесь были зелёные растения, несвойственные Северу.

Я угадала корделину и восковидный плющ, обвивающий молодой вяз. Цветов, напротив, почти не было.

— Господин Визатис не любит цветы с тех пор, как остался один. Говорит, что без женщин в доме они вянут, как за ними не ухаживай. Потому что для того, кто дарит красоту, она необходима как воздух.

— Это очень поэтично, — заметила я, улыбнувшись уже пришедшему в себя и справившемуся с волнением Велемиру. — Не думала, что господин Визатис настолько тонко чувствует мир вокруг.

Кестер держался позади нас и не вступал в разговор. Сейчас он напоминал заботливого дядюшку, надеющегося удачно выдать замуж сироту-подопечную и боящегося спугнуть взаимный интерес жениха и невесты.

Не знаю, почему мне пришло в голову такое сравнение, наверное, я боялась этого сильнее всех прочих возможных несчастий.

Того, что Рысь отступится. Откажется от меня так просто, словно и не было наших ночей и пылких обещаний.

— Господин Визатис когда-то был таким, но я служу у него уже более пятнадцати лет, а в дом попал и того больше. Он очень изменился, боюсь, не в лучшую сторону.

— Что вы имеете в виду?

Мой интерес подстегнул Велемира, и он принялся рассказывать так просто, словно уже заранее решил, что мне можно доверять всецело.

— Стал замкнутым, нелюдимым, подозрительным. Боюсь, София, вам предстоит долгая работа, если вы всерьёз намерены растопить его сердце.

И мужчина посмотрел на меня с живым интересом. «Ждёт моей первой реакции, хочет увидеть, стану ли я врать и пытаться казаться лучше, чем есть», — догадалась я, а вслух произнесла:

— Я уже говорила, что не знаю пока, останусь ли здесь. Боюсь, господин Визатис совсем не мой отец. Это было бы невероятным везением для меня, сироты без имени, но я не верю в удачу, простите за эту откровенность.

Я старалась говорить то, что чувствовала. И понимала, что интуитивно нащупала самый верный путь к сердцу обитателей этого светлого дома. Велемир слушал меня внимательно, иногда рассеянно кивал, а из его внимательных серых глаз совсем пропала настороженность, которая сквозила в них при первой встрече.

— Вот сюда, пожалуйста, в гостиную. Сейчас нам подадут чай.

Внутри обстановка оказалась гораздо мрачнее, чем можно было подумать, увидев дом с улицы. Тёмные стены, заострённые светильники и подсвечники, более уместные в склепе, чем в жилом доме, всё это произвело на меня удручающее впечатление.

Здесь было неуютно, даже несмотря на обилие света. Казалось, в тёмных углах, коих здесь было бессчётное множество, притаились чудовища, жаждущие моей крови. Лишь присутствие Кестера, всё так же держащегося позади, придавало мне сил и смелости идти дальше.

Гостиная была столь просторной, что впору было устраивать здесь балы. И такой же мрачно-холодной, как и прихожая.

— Знаете, София, а я понимаю вас, — продолжил прерванный разговор поверенный господина Визатиса, едва мы расселись на диване. Кестер устроился поодаль в кресле с высокой спинкой. Я подозревала, что в нём любил сидеть хозяин дома.

— Я тоже потерял родителей в таком далёком детстве, что почти не помню их. Только голос матери. Она любила петь, аккомпанируя себе на пианино.

— И у вас не сохранилось даже их портретов?

— Нет, — поморщился Велемир, словно ему было неприятно говорить об этом. — Когда мне было лет пять, в доме, мы жили тогда, не здесь, случился пожар, и они сгорели. Так я потерял родителей повторно.

— Как печально! — вздохнула я, стараясь не замечать увлажнившихся глаз собеседника. Впрочем, мне могло показаться, наверное, блик стёкол очков создал эту иллюзию.

— Однако моя судьба совсем не такая печальная, как ваша, София. Поэтому это мне жаль, что господин Визатис нашёл вас так поздно. Мы могли бы расти вместе, я научил бы вас музицировать.