ничего существенного у нас, к сожалению, против него нет, – развел руками капитан.

– Но можно поставить ему в вину, – предложил Баташов, – случай несообщения в штаб собранных его агентами сведений о том, какие именно германские войсковые части находились перед началом наступления в городе Мариамполе и его окрестностях. Кроме этого, можно обвинить Мясоедова в том, что он добыл под вымышленным предлогом о служебной необходимости секретную справку о расположении войсковых частей, входящих в состав 10-й армии. Секретные адреса он собирал в Дембове-Руде, у офицеров штабов находящихся там дивизий. Этому есть свидетели…

Баташов задумался, еще и еще раз перелистывая растолстевшее за последнее время досье на полковника Мясоедова.

– К нашему большому сожалению, все это малодоказательно, – недовольно промолвил он.

– Мне кажется, что единственное, в чем может признаться Мясоедов, то это в мародерстве, – высказал свое мнение Воеводин.

– Может быть, ты и прав, – задумчиво промолвил Баташов. – Пока что, кроме этого, нам нечего представить генералу Бонч-Бруевичу, который постоянно теребит меня, требуя поскорее закончить дело. Намекает на то, что к нему проявляет повышенный интерес сам Верховный…

Так и не решив ничего определенного, Баташов, лишь порекомендовал капитану Воеводину больше внимания уделить выявлению подозрительных фактов в довольно запятнанной биографии Мясоедова путем тщательной перлюстрации его корреспонденции, находящейся не только в штабе, но и в его Петроградской квартире, на Колокольной, 11.

Почти за месяц кропотливой работы капитан Воеводин и корнет Звенигородский смогли констатировать лишь то, что полковник Мясоедов ведет довольно обширную переписку с самыми разными людьми, в том числе и с теми, кто подозревался в связях с немцами. Почти всю корреспонденцию он получал не по почте, а с оказией. При этом письма писались таким языком, что иногда смысл их нельзя было понять. Каждое письмо прежде, чем попасть на стол к Мясоедову, прочитывалось и анализировалось на предмет тайнописи. Но каких-то реальных доказательств, уличавших его в шпионской деятельности, контрразведчики так и не получили. Вся надежда была на архив полковника, который находился в его столичной квартире. Но на проведение обыска в Петроградской квартире Мясоедова прокурор санкции не давал.

Обо всем этом Воеводин доложил Баташову, на что генерал, пожав плечами, раздраженно промолвил:

– Поставьте задачу корнету, он знает, как произвести тайный досмотр…

– Но это же противозаконно! – возмутился капитан. – Ведь не можем же мы опуститься до действий охранного отделения…

– Я не настаиваю на этом, – невозмутимо промолвил Баташов, – но нам во что бы то ни стало необходимы хоть какие-то документы, обличающие Мясоедова в шпионстве. Возможно, что они есть в его домашнем архиве. Подумайте сами, как проникнуть туда законным путем.

– А может быть, не стоит? – неуверенно сказал Воеводин. – Ведь прокурор, ознакомившись с нашим досье на Мясоедова, отказался подписать ордер на обыск. Мне показалось, что он не был уверен в виновности подозреваемого.

– Иван Константинович, скажи мне откровенно: ты сомневаешься в виновности полковника?

– Нисколько, Евгений Евграфович! Вся жизнь этого человека ведет к предательству. Корысть у него затмевает все. Честь, долг, совесть, для этого офицера понятия второстепенные. Но, несмотря на все это, мы так и не смогли доказать его причастность к шпионству. Или он свое предательство очень умело скрывает, или мы недостаточно профессионально его разрабатываем. Третьего не дано!

– Вывод правильный, – удовлетворенно промолвил генерал, – а раз так, то мы во что бы то ни стало должны взглянуть на его архив. Для этого необходимо проникнуть в его квартиру. А как, это уже ваша забота. У меня сейчас другая головная боль. Немцы что-то опять замышляют. Есть все основания предполагать, что они сосредотачивают войска для нанесения мощного удара по нашей 10-й армии, которая, как вы знаете, прикрывает со стороны Восточной Пруссии наши главные силы, находящиеся на левобережье Вислы. На каком из направлений 170-километровой полосы обороны армии будет наступление, неизвестно. Данные агентуры и войсковой разведки во многом не совпадают. Расшифровка перехваченных радиотелеграмм из-за того, что немцы слишком часто меняют шифры, сильно затруднена. Здесь чувствуется рука опытного дизинформатора. Так что прошу тебя все вопросы по делу Мясоедова взять на себя.

– Хорошо, Евгений Евграфович, – удрученно подчинился капитан, – я постараюсь больше не отрывать вас от важных дел. Честь имею!

– Задержись-ка на минутку, Иван Константинович, – внезапно остановил Воеводина возле самого порога генерал. – У меня возникла прекрасная идея. Насколько я знаю, полковник всецело доверяет своему помощнику.

– Да, доверяет, – недоуменно взглянув на Баташова, подтвердил капитан.

– Это то, что нам нужно, – удовлетворенно промолвил генерал. – В таком случае прошу организовать телеграмму с Петроградского почтамта о получении на имя Мясоедова многочисленных почтовых отправлений, которые в течение недели должен получить он сам. Или его доверенное лицо. Договоритесь с его непосредственным начальником о том, чтобы тот ни в коем случае не отпускал полковника в Петроград. И тогда он будет вынужден доверится корнету Звенигородскому…

– А если он распорядится везти корреспонденцию из Петрограда в Варшаву? – задал резонный вопрос капитан.

– В телеграмме укажи, что за время его отсутствия корреспонденции накопилось целый мешок. Не станет же он заставлять офицера таскать этот мешок с собой. Обязательно снабдит корнета ключом от квартиры. А дальше, я думаю, Звенигородский догадается, что необходимо сделать…

2

7 февраля над Мазурскими озерами от залпа сотен орудий вздыбилась земля. Это 10-я армия всем своим 170-километровым фронтом начала зимнее наступление. Выпустив половину имеющихся в наличие снарядов, артиллерия замолчала. Грохот огнедышащих орудий сменил жиденький вопль наступающих: «Ура-а-а!» Наткнувшись на довольно изощренную линию обороны противника, изобилующую рвами, каналами и водными преградами, наступление на второй день захлебнулось в окровавленных водах Мазурских озер. И тогда с двух сторон на русские корпуса двинулись немецкие армии. Отто фон Белов со стороны Мазурских озер, которые он хорошо знал еще по августу 1914 года, ударил по 10-й русской армии с северо-запада, а командующий другой немецкой армии, о которой никто ни в Ставке, ни в штабе Северо-Западного фронта и понятия не имел, Герман фон Эйхгорн вклинился в боевые порядки с севера. Фактор внезапности, подкрепленный огнем тяжелой артиллерии, подействовал панически не только на русских солдат, но и на генералов. Наступление немцев стало для командующего 10-й армией Сиверса громом среди ясного неба, тем более что он, наступая, и не предполагал такой же прыти у немцев.

Продвижение вперед корпусов новой армии оказалось еще более успешным, чем армии Белова. Основной удар Эйхгорна пришелся в обход русского фронта, крайний правый фланг которого занимал III корпус. Немцы просто обтекли его с северо-востока, опрокинули слабые заслоны и двинулись вперед с захождением в тыл всей русской армии.