свое пальто, но передумываю и бегом бросаюсь в сторону больницы, поскольку не хочу, чтобы Керри пришлось ждать хотя бы на секунду дольше, чем необходимо, чтобы узнать: она наконец-таки получила то, что заслуживает…

8 февраля 2006

47. Джоэл

Когда у вашего сердца начинается фибрилляция желудочков, оно дрожит, как желе, двигаясь туда-сюда, но оно не в состоянии функционировать.

Это именно то, что чувствует все мое тело после сообщения от Тима.

Отец застает меня расхаживающим по кухне в полной растерянности от непонимания, что делать дальше. Сначала он проверяет Лео и, видя, что тот счастливо агукает на своем стульчике для кормления, поворачивается ко мне.

– Все в порядке, Джей?

– Нет. Керри… Керри Смит – она в больнице, и я не знаю, идти мне туда или от этого станет только хуже, и не могу сообразить, как, черт возьми, поступить, папа, я…

Отец слегка отступает назад.

– О’кей, мы можем что-нибудь придумать, притормози.

– Мы не можем ничего придумать! Я хочу видеть ее, но она может не захотеть видеть меня! Я могу сделать только хуже.

– Цветы, – говорит он. – Цветы исправляют большинство ситуаций, – он выходит в холл и кричит вверх по лестнице. – Линетт! Ты нужна нам для выполнения бабушкиных обязанностей.

Прежде чем я успеваю возразить, папа запихивает меня в свой «4x4» и направляется к Семи Циферблатам. Он останавливается возле цветочного магазина.

– Что бы ты хотел ей сказать? «Выздоравливай»? «Прости»? «Я люблю тебя»? – он смеется над последним комментарием.

– Я не хочу воздушных шаров.

Он качает головой.

– Как тебе будет угодно. Флористка может адаптировать то, из чего она складывает букеты, под сообщение, которое нужно донести.

Интересно, сколько букетов «это было весело, пока продолжалось» он отправил своим любовницам за эти годы?

– Хочу, чтобы она знала, что много значит для меня и что я сожалею.

– Хорошо. Тогда погоди минутку.

Он исчезает в магазине. Является ли дерьмовый пример моего отца одной из составляющих причины, по которой я так сильно облажался с женщинами? Нет. Я беру всю вину за этот провал на себя.

Он выходит с цветочной композицией, настолько огромной, что его за ней не видно.

– Черт возьми, пап, сколько это стоило?

– Деньги не имеют значения, если речь о женщине, которая спасла тебе жизнь, верно?

Он садится в машину и протягивает мне охапку. Там есть розы, тюльпаны и ландыши. Аромат цветов настолько сильный, что они кажутся ненастоящими.

– Ты вообще в курсе, что с ней случилось?

– Нет, было просто короткое сообщение от ее жениха. Помнишь Тима? Он тоже тогда был там.

– О, Зануда Тим, да, помню! Это удивительно. Я всегда считал, что в ней что-то есть и она достойна большего. Немного старомодна, но была тебе отличным другом.

Я ничего не отвечаю.

– Когда ты видел ее в последний раз? – продолжает папа.

– Год или около того назад. Мы потеряли связь, потому что… – я не знаю, как закончить предложение. Потому что я лжец, и она сказала мне, что больше никогда не хочет меня видеть.

– Знаешь, Джей, ты не можешь корить себя за то, что иногда ошибаешься, – я не вижу выражения его лица, потому что цветы мешают. – После того, как это случилось… – папе никогда не нравилось словосочетание «остановка сердца», в отличие от мамы, которая упивалась тем, что «мой сын был мертв целых восемнадцать минут». – Ты стал другим. Не знаю, в курсе ли ты, но я почитал про это. Когда мозг лишен кислорода, это сродни тому, что кто-то получил травму головы.

– Я был чудовищем, – тихо говорю я.

– Нет, нет, никогда не был! Ну хорошо, может быть, случались времена, когда ты действительно демонстрировал характер монстра, но это был не ты. Прежний Джоэл мог быть эгоцентричным, однако только когда дело касалось футбольных тренировок. И иногда кидался очертя голову – но лишь повинуясь инстинкту, который чаще всего не обманывал.

Он включает левый поворотник, чтобы направиться на восток, а я не знаю, как реагировать. Папа не произносит речей, и это, наверное, самый длинный монолог, который я от него когда-либо слышал.

Полагаю, ему сейчас проще, потому что он тоже не видит моего лица.

– Но после того случая ты стал чем-то вроде Джоэла на стероидах. Эгоист, слетевший с катушек. Хуже всего было видеть, как ты обращаешь весь свой гнев на себя. Я даже позвонил на «горячую линию»… ну, на самом деле, не один раз. Это превратилось в нечто вроде привычки.

Для моего отца это серьезное признание.

– Они сказали, что надежды нет?

Он усмехается.

– Нет, в основном они предлагали дать тебе время. И это стало самым трудным, что мы когда-либо делали, я и твоя мама. Ты словно был в режиме самоуничтожения. Однажды, когда Лео начнет выходить в мир самостоятельно, ты поймешь, на что это похоже. Хотя, надеюсь, он не зайдет так далеко, как ты.

Я даже представить себе не могу, что отпущу его куда-либо одного.

– Я действительно думаю, что потерял лучшую часть себя, когда у меня случилась остановка сердца.

– Что ж, если это и произошло, то теперь ты нашел ее снова.

Теперь моя очередь усмехаться.

Он протягивает руку, чтобы отодвинуть цветы и посмотреть мне в лицо.

– Мы не самая идеальная семья, но это не значит, что мы с твоей матерью не гордимся тем, каким ты стал. Как ты в конце концов справился с Лео… как ты работаешь над тем, чтобы пройти обучение… «Непобедимыми»… Временами это было близко, но…

– Светофор зеленый, пап.

Он трогается, прежде чем кто-нибудь сможет оскорбить его мужскую гордость пронзительным сигналом. Мы почти у больницы.

– Никогда не поздно бороться за нее, Джей. Если она – это то, чего ты хочешь, ты…

Я открываю дверцу машины.

– Да, спасибо, папа.

Пока я приближаюсь по тротуару к обветшалому входу в георгианском стиле, я прокручиваю его слова в своей голове. «Никогда не поздно, никогда не поздно».

Прежде чем передумать, я быстро вхожу в вестибюль больницы и направляюсь к стойке регистрации, где седовласый мужчина хмуро смотрит на меня.

– Я ищу отделение Брансуик. Что они там лечат?

– Это гинекология. Четвертый этаж. Но приносить цветы в палату не разрешается. Начиная с 1996 года.

– Ох!

– Риск инфекции.

Я выхожу обратно на улицу, гадая, что, черт возьми, должен делать с букетом. Я растерян, мне нужен совет. Перехожу дорогу, спускаюсь к морю и достаю телефон, чтобы позвонить Анту.

Несмотря на то, что я слышу на заднем фоне хаос, сопровождающий завтрак, друг не кажется напряженным или раздраженным, услышав меня. Он стал лучшим «суррогатным дядей» для Лео и сделал предложение своей девушке Элли, «отчасти потому, что малыш заставил нас задуматься».

– Да, Джоэл!

Я говорю ему, где я и почему.

– Бедная Керри. Здорово, что она тебе позвонила, хотя я думал, вы не общаетесь.

Ант не знает, как близко мы были к тому, чтобы собраться вместе на позапрошлое Рождество.

– Мы поссорились из-за… кое-чего довольно серьезного, и… она сказала, что больше не хочет обо мне слышать. С тех пор я писал ей пару раз, но она не ответила.

– Хм. Не буду ни о чем спрашивать. Хех! Тогда как ты оказался в больнице?

– Тим написал мне сообщение, так что это, должно быть, очень серьезно. Я беспокоюсь о ней. Но, вместе с тем, не хочу ее расстраивать.

Слышно, как он сыпет кофе в кофеварку, потом – шипение пара. Здесь, на берегу моря, холодно, а я в спешке забыл взять из дома куртку. Я жажду тепла и чувства сопричастности, которое испытываю всякий раз, когда хожу в Girasol.

– Я бы сказал… да, два фунта, приятель, твое здоровье… Джоэл, я бы сказал: дерзай! Терять нечего, пока ты готов, что она может приказать тебе убирайся. Что, если она это сделает, Джоэл? Что ты почувствуешь?

– По крайней мере я буду знать, что попытался. Спасибо. Мне это было нужно.

Я уже возвращаюсь по своим следам в вестибюль. Женщина с подавленным видом прогуливает своего мокрого от морской воды спаниеля по улице, и, проходя мимо нее, я говорю:

– Не могли бы вы приютить их? – и вручаю