Режиссер переключает кадр на ведущего в студии, и меня вдруг накрывает: оказывается, я реально хочу, чтобы камеры оставались на нас, потому что это… что ж, это весело.

Это почти такой же кайф, как футбол. Когда загорается красный огонек на камере, мы благодарим мальчика и подписываем его гипс. Я обмениваюсь взглядом с мамой и внезапно понимаю, что она обожает работать в прямом эфире. И допускаю, что это у нас семейное.

Возвращаясь к фургону, я вижу ее.

Она стоит спиной ко мне возле круглосуточного магазина в вестибюле, разглядывая сэндвичи в холодильнике. У нее короткие волосы, она одета в бесформенный зеленый халат, но, как бы я ни старался убедить себя, что ошибаюсь, все мое существо точно знает.

Ант говорил мне, что теперь у нее практически квалификация врача. Вот только она не должна быть в этой больнице! Она училась в университете в другой части Лондона. Я тщательно все проверил, прежде чем соглашаться на эту работу.

Я борюсь с двумя равновеликими инстинктами: броситься к ней или сбежать. Пока я пытаюсь выбрать, я ничего не делаю, просто стою там, словно мы играем в «Море волнуется» и, если я буду стоять достаточно тихо, меня не заметят.

Однако она поворачивается. Моя Керри. Она держит в руке сэндвич, но не идет к кассе. Почувствовала, что кто-то наблюдает за ней. Может быть, она даже поняла, что это я.

Теперь я вынужден направиться к ней.

Ее лицо загорело, на лбу появились небольшие морщинки, а коротко постриженные волосы заправлены за уши. Ее глаза блестят, а губы приоткрыты от удивления, и я так сильно хочу поцеловать ее, что…

– Ты что, накрашен? – недоверчиво произносит она.

Я подношу руку ко лбу и чувствую гладкую текстуру пудры.

– Это для съемок, – я жестами пытаюсь изобразить вращающуюся рукоятку кинокамеры, будто мы перешли от «Море волнуется» к шарадам. – Я здесь по работе. Не знал, что ты тоже здесь работаешь, иначе никогда бы…

– Мне нужно вернуться в операционную, – говорит она, прерывая меня.

– Выглядишь потрясающе, Керри! Все на своем на месте. Не могу поверить, что ты наконец-то этого добилась – действительно стала врачом!

– Лучше поздно, чем никогда, – в ее тоне есть что-то такое, что останавливает меня: своего рода профессиональная отстраненность. С таким же успехом я мог бы быть для нее совершенно незнакомым человеком.

– Все в порядке? – спрашиваю я, сознавая, как жалко это звучит.

– Разве должно быть иначе?

– Да, конечно, нет никакой причины.

Тьфу, уходи, пока не стало еще хуже! Вот только я не могу устоять перед последней попыткой:

– Как придурки?

Она хмурится.

– Прости?

– Наша шутка. Помнишь, когда я лежал в отделении интенсивной терапии? Ты спрашивала о рефлексах, а я отвечал так, будто ты имела в виду придурков-врачей, и… – я останавливаюсь.

– О. Да, припоминаю. Я должна идти. С Новым годом, Джоэл. И поздравь от меня своих родителей.

Она проходит мимо меня, держа в руках свой сэндвич.

– Может быть, мы могли бы выпить кофе? – предлагаю я, пытаясь идти рядом с ней. – У меня столько новостей, я ведь тогда послушал тебя и действительно изменил свою жизнь, и…

– Мне жаль, но я не думаю, что у меня найдется на это время, – обрывает меня Керри. Она обходит меня, и только когда исчезает в вестибюле лифта, я понимаю, что она так отчаянно хотела сбежать, что забыла оплатить свою покупку.

Кто это был? Возможно, для нее было шоком увидеть меня, но холод, исходивший от нее, казалось, укоренился так же глубоко, как вечная мерзлота.

Пока они просматривают видеокассету, я нахожу женщину-ресечера, отвечающую за выбор тех врачей, за которыми мы должны наблюдать во время шоу.[73]

– Вы случайно не общались с кем-нибудь по имени Керри? Младший врач, симпатичная. Керри Палмер. Или, возможно, Смит – это ее девичья фамилия. Скорее всего, работает в хирургии.

Ресечер качает головой:

– Не припоминаю, но позвольте мне проверить записи… У меня в списке есть доктор Грейс Смит.

Грейс. Второе имя Керри. Я даже помню ту ночь, когда она сказала мне, что по задумке родителей Грейс должно было стать ее первым именем – в честь Грейс Келли, точно так же, как Мэрилин была названа в честь Монро. «Но когда я родилась, они поняли, что я никогда не буду той девушкой, которая бы соответствовала…»

Ресечер показывает распечатку с фотографией доктора Грейс Смит на удостоверении личности. Это Керри, которая смотрит в камеру так, будто ненавидит того, кто за ней стоит.

– Да, это она. Вы уже беседовали?

Женщина корчит гримасу:

– Да. По-видимому, она очень умна. Но сразу отказалась. Заявила, что не одобряет телекамеры в больнице, что это пустая трата ресурсов. Когда я позже рассказала об этом операционной сестре, та рассмеялась. Прозвище у этой Смит – Безжалостная Стерва, потому что она очень жесткая штучка.

Женщина забирает распечатку, и, хотя это звучит чересчур драматично, мне чудится, что одновременно она забирает Керри, которую я знал, и все хорошие воспоминания.

– Хорошо, перезагрузите всех. Приготовиться к ролику о том, как не доставлять неприятностей отделению неотложной помощи в канун Нового года. Это касается и тебя, Джоэл, хорошо?

Я встаю перед камерой, пожимаю руку консультанту и жду обратного отсчета от режиссера.

– И сейчас ко мне присоединяется доктор Эллисон Фут, чтобы обсудить ожидаемых и неожиданных пациентов, которые попадают в больницу во время самой большой вечеринки года…

Последнее звено в цепочке выживания

Вы сделали все, что могли: дальше этим займутся профессионалы.

Вот тут-то все и становится индивидуальным.

Может потребоваться много разрядов дефибриллятора, чтобы сердце заработало снова. В моем случае их было два. Медики называют это «возвращением самопроизвольного кровообращения»: другими словами, человек начинает дышать самостоятельно, вновь разгоняя насыщенную кислородом кровь по всему телу.

Это огромный шаг вперед, но пациент еще не вышел из затруднительного положения. Пока врачи не выяснят, почему остановилось сердце, это может повториться в любой момент.

Ваша работа в плане оказания первой помощи уже выполнена – парамедики или врачи неотложки должны стабилизировать состояние пациента и перевезти его или ее в специализированный центр для диагностики и лечения того, что пошло не так.

Я провел тридцать шесть часов в медикаментозной коме. В мою грудь было имплантировано устройство, автоматически поражающее мое сердце разрядом, так что мне больше не нужно зависеть от того, окажется ли снова спасатель в нужном месте в нужное время. Мне повезло: кто-то точно знал, что делает.

Но я не сразу понял, как мне повезло. Восстановление – дело непростое. Мой мозг работал по-другому, а мое тело определенно не работало. Потребовались годы поддержки и терпения, чтобы снова почувствовать себя самим собой.

Чего многие люди не понимают, так это того, что все вовлеченные тоже могут быть глубоко затронуты.

Реанимация шокирует во многих отношениях.

Ссылка четыре касается предоставления пациенту доступа к врачам, медсестрам, физиотерапевтам и другим лицам, которые будут продолжать лечение в больнице и за ее пределами.

Но без такого спасателя, как вы, этого вообще не могло бы произойти. Может быть, уже слишком поздно говорить об этом, но я никогда, никогда не перестану быть благодарным девушке, которая спасла мне жизнь. И не забывайте, что это изменило не только мою историю – это изменило и ее тоже. Спасибо тебе от всего моего непослушного сердца!

28 февраля 2013

50. Керри

– Я думаю, нам следует остановиться. Все согласны?

Коллеги вокруг меня кивают. Когда умирают люди, это скорее неизбежно, чем трагично. Женщине за восемьдесят, и, вероятно, где-то в системе есть указание: «Не пытаться реанимировать», но не было времени найти его, когда через несколько минут после того, как ее передали парамедики, у нее случилась остановка сердца.

Сначала действуй, потом задавай вопросы.

Отсек пустеет, и медсестра начинает убирать мусор, который появляется при попытке с помощью разрядов вернуть кого-то