17 марта 2014 года

52. Керри

Я дома.

Не так, как я себе почти представляла, на каком-нибудь торжественном параде победы, в качестве отмеченного наградами консультанта отделения «Скорой помощи», блестящего, целеустремленного и преданного делу – спасению жизней в моем родном городе.

Вместо этого я вернулась с поджатым хвостом и только благодаря нескольким гигантским услугам, оказанным моим консультантом, который верит в меня, несмотря ни на что:

– «Я», всегда только «я»… Последний шанс, Грейс. Тебе нужно вытащить голову из задницы и понять, что ты работаешь не сама по себе, а в коллективе, что в слове «команда» нет буквы «я», зато она есть в слове «лярва».[77]

В глубине души я знаю, что он прав. Мне следовало бы усерднее стараться ладить со своими коллегами. Но в равной степени это может быть отнесено и к ним: как только на меня навесили ярлык Безжалостной Стервы, они сомкнули ряды, и оказалось, что я уже ничего не могу поделать, чтобы вернуться на борт.

Я переехала в свою старую спальню, как-нибудь потом выберу время поискать что-нибудь другое. Не то чтобы я очень торопилась: отсутствие арендной платы за съемную квартиру означает, что я могу позволить себе продолжить летную подготовку. Наверное, неслучайно, что я расслабляюсь лишь тогда, когда нахожусь на высоте десяти тысяч футов, где никто не может предъявлять ко мне никаких требований.

Брайтон – это деревня, притворяющаяся городом, поэтому я постоянно сталкиваюсь со старыми коллегами по «Скорой помощи», школьными друзьями, соседями – как на улицах, так и в больничных коридорах.

Я знаю, что Джоэл все еще здесь, но пока не видела его. Мама и папа видели документальный фильм, который он снял, и, хотя сама я не смогла его посмотреть, я прочитала статью Джоэла в The Times о генетическом тестировании.

Я рада, что с его маленьким сыном все хорошо. И стараюсь не думать слишком много о том факте, что он не упомянул партнера…

– Я испекла кексы на День святого Патрика, – говорю я, ставя контейнер на прилавок. – Зеленый цвет на девяносто девять процентов натуральный, хотя за один процент поручиться не могу.

Навыки выпечки, которые я отточила, играя в домохозяйку с Тимом и Элейн, снова пригодились. Любые подозрения, возникающие у моих коллег по поводу моей бесстыдной попытки купить расположение, обычно исчезают после первого укуса.

– Мне это необходимо, – улыбается регистратор. – Сегодня был безумный день, и, думаю, позже мы еще получим свою долю лепреконов. Хотя, похоже, стало немного… – он останавливает себя, чтобы не произносить слово «потише», дабы не сглазить. – В общем, мы все еще загружены, но справляемся.

Мой первый парень сегодня вечером – бездомный. Я ощущаю его запах еще до того, как отдергиваю занавеску. Коллеги с более чувствительным характером или обонянием намазывают под ноздри ментоловую мазь, но я научилась просто дышать через рот.

Только оказывается, что это женщина. Она больше похожа на кучу тряпья, чем на человека. Еще одна куча из набитых сумок ненадежно балансирует рядом с ее кроватью. Я вижу по записям, что она пробыла здесь недолго. Меньше часа.

– Итак, мисс… – я смотрю на свой листок, – Оллсоп, я доктор Смит, здешний врач. Можете ли вы сказать мне своими словами, в чем проблема?

Она поднимает глаза, и я думаю: «Я тебя знаю». Все дело в глазах. Они яснее и моложе, чем все остальное. Я проверяю дату рождения в записях. Ей всего тридцать четыре.

– Доктор, мне кажется, я умираю.

Я почти уверена, что она пьяна: это может быть газ, или спайс, или что-то еще, что она может использовать, чтобы сделать свою жизнь на улицах сносной.

Хотя это не значит, что она не умирает. Иногда пациенты догадываются об этом задолго до того, как это делают медики. А те, кто спит на улицах, умирают в двадцать пять раз чаще, чем все остальные.

– Давайте попробуем разобраться с вами. Вы сказали дежурной медсестре, что у вас болит живот и спина, так что давайте начнем с этого. Почему бы вам не лечь, чтобы я могла осмотреть вас?

Она бросает на меня предупреждающий взгляд, когда я пытаюсь приподнять слои одежды, и делает это сама. Запах становится сильнее, хотя я все еще дышу ртом. Я почти чувствую его звериную остроту. Ее кожа, насколько я могу судить, темно-коричневая от грязи, а не от меланина.

Узнаю́ ли я ее, потому что раньше видела в отделении неотложной помощи? В ее записях не так много информации, к тому же она, вероятно, пришла под чужим именем. Многие так и делают, пытаясь раздобыть опиоиды или метадон.

Когда я пальпирую ее, она съеживается.

– Скажите мне, где болит больше всего, если сможете…

Однако, похоже, она не в состоянии это сформулировать.

– У вас было кровотечение, когда вы ходили в туалет? Или из влагалища?

– Нет.

Она все еще болтает со мной, но я перестаю ее слышать, потому что чувствую, как что-то пульсирует под моими пальцами, и мое сердцебиение убыстряется.

Я мысленно перебираю заболевания с похожими симптомами, кроме того, о котором я подумала изначально. Но мое чутье подсказывает мне, что я права.

Я отодвигаю занавеску в сторону.

– Думаю, этому человеку нужна реанимация, как можно скорее. Подозрение на разрыв AAA[78]. Нам нужна компьютерная томография и дежурный гастроэнтеролог – ПРЯМО СЕЙЧАС!

Женщина улыбается:

– Я умираю, не так ли?

Семь из десяти пациентов с разрывом ААА умирают после операции.

– Нам нужно сделать вам сканирование прямо сейчас, но если это то, о чем я думаю, вам потребуется срочная операция. Боюсь, это очень серьезно. Есть кто-нибудь, кому мы можем позвонить?

Она тянется к моей руке.

– Нет. Но ты ведь останешься со мной, правда, Керри?

Я замираю. Я была права. Мы встречались раньше и точно не в больнице, потому что на моем бейдже написано Грейс Смит, а не Керри.

– Я не могу этого обещать, но о вас обязательно позаботятся, мисс Оллсоп, – я просматриваю ее карту в поисках имени, потому что обращение по фамилии к человеку, который, вероятно, умирает, кажется слишком неправильным. – Зойи.

И теперь я знаю, кто она.

Когда ее забирают на компьютерную томографию, я остаюсь за занавесками, чтобы дать себе минуту на раздумья, что делать.

Зойи – бывшая Джоэла. Мать Лео. Если бы она хотела, чтобы я позвонила Джоэлу, она бы попросила.

И все же не может быть ничего хуже, чем уйти в одиночестве. Следую ли я протоколу или своему сердцу? Один звонок может обрушить на мою голову тонну дерьма, а у меня точно нет безупречного послужного списка, чтобы как-то компенсировать это. Но иногда медицина – это не про правила, а про то, что правильно.

Я звоню Анту из коридора.

– Джоэл сейчас в Брайтоне?

На заднем плане я слышу, как близнецы кричат, чего-то требуя. Вероятно, сказку на ночь.

– Думаю, да. А что?

– Его бывшая здесь, в больнице. Зойи, мама Лео. Все очень серьезно, возможно, ей недолго осталось жить. Она узнала меня и, конечно, помнит, что я знаю Джоэла. Но она не просила меня звонить ему. И несмотря на это, мне не хотелось бы, чтобы она умерла в одиночестве.

– Дерьмо! Дерьмо! Бедный Лео. О’кей. Я сообщу Джоэлу.

– Спасибо. Скажи ему, чтобы шел прямо в гастроэнтерологическое отделение, Зойи отправят в операционную, так что она больше не будет моей пациенткой. А если мы увидимся с ним, это, возможно, только усложнит ситуацию.

– Даже сейчас? – недоумевает Ант.

Я колеблюсь.

– Хорошо. Скажи ему… скажи, что я здесь, если понадоблюсь ему.

Уже за полночь, когда мою кожу начинает покалывать, и я понимаю, что он стоит позади меня.

Я закончила с пациенткой, вывихнувшей лодыжку во время пьяной джиги, и мне было трудно сохранять терпение из-за ее приятеля, с которым она орала Danny Boy[79].

Обернувшись, я вижу Джоэла, у которого такой отстраненный вид, какой бывает у членов семьи и друзей, когда с людьми, которых они любят, неожиданно случается худшее.

Но вместе с тем я отмечаю, как хорошо он выглядит. Здоров. Даже слишком. Мой пульс все еще учащается при виде него, но я не подхожу к нему, чтобы обнять или пожать ему руку.

– Привет, Джоэл.