– Консультации помогли?

– Определенно. Моя единственная проблема на данный момент – это желание сбежать из отделения интенсивной терапии. Это смертельно опасное сочетание скучного и пугающего.

Тим смеется.

– Я хотел сказать, что нашел для тебя идеальную специальность.

– Со мной все будет в порядке, как только я вернусь к кровотечениям и запекшейся крови в отделении неотложной помощи.

– Что, если у тебя будут кровотечения, запекшаяся кровь и вертолеты?

– Нет, я рассматривала санитарную авиацию много лет назад, для этого нужно быть седым старым консультантом или армейским медиком.

Он качает головой:

– Все изменилось. Видишь ли, я все еще выписываю журнал BMJ и видел там статью о том, что доклиническая неотложная медицинская помощь становится самостоятельной специальностью. Адреналин, нулевая иерархия. Никаких долгосрочных отношений с пациентами. Работа твоей мечты.

Я забиваю это в поисковик на своем телефоне. Тим прав. Пока я читаю, какие требования предъявляются соискателям, в моей голове уже вовсю крутятся мысли о том, над чем мне придется поработать, чтобы моя заявка выделялась: моя выносливость и сила, мое портфолио, моя приверженность специальности.

Каждый год доступно всего несколько мест, а я не могу поставить плюсики во всех графах.

Пока.

Несмотря на то, что новая «доктор Грейс» более чувствительна, она все еще кровожадна. Как только я вернусь домой, я начну составлять список того, что я должна сделать, чтобы стать неизбежным кандидатом.

Марека я встречаю на вечеринке команды – это то, что меня никогда не интересовало до консультаций. Вокруг лес, расцвеченный световым и звуковым шоу, очень по-брайтонски. Инсталляции спрятаны среди деревьев – гигантские птицы с неземными голосами, арфа, которая играет сама по себе, за струны щиплют невидимые пальцы.

– Кому-то нравится Грейси… – говорит одна из F1 певучим голосом, достаточно громким, чтобы его было слышно аж от самой больницы.

– Чушь собачья.

Но я поднимаю глаза и… возможно, она права. Этот парень пристально смотрит на меня, и я не думаю, что он бывший пациент, которого я неправильно зашила.

Мужчина слишком красив для меня, напоминает Эдварда из «Сумерек», высокий, с очень темными волосами и такой бледной кожей в голубом свете, что я бы сделала флюорографию, чтобы исключить туберкулез, если бы он просто зашел в отделение.

Он подходит прежде, чем я успеваю спрятаться за экспонатом.

– Тебе нравится шоу?

– Это весело, – отвечаю я. – А тебе?

– Весело. Да. Я думаю, было бы еще веселее, если бы я мог пройтись с тобой. Я Марек.

Я собираюсь сказать ему, что я Грейс, – в конце концов, я здесь с коллегами. Но вместо этого я ловлю себя на том, что говорю:

– Керри. Да, можешь составить мне компанию.

Пока мы гуляем по полянам, он рассказывает, что он поляк и на неделю приехал в Брайтон в поисках жилья, прежде чем занять должность на кафедре археологии в университете.

– Надолго?

– Только один год.

Я чувствую облегчение. Что бы это ни было – а я уже кое-что чувствую, – от работы это меня не отвлечет. Я представляю, как Эрл откидывается на спинку своего консультационного кресла из IKEA и грозит мне пальцем. Я смеюсь.

– Что смешного?

– На самом деле я подумала, что было бы идеально, если бы ты пробыл здесь всего год, потому что тогда наши отношения не могут стать серьезными… – я хохочу. – Я просто смеюсь над собой, ведь мы еще даже не поцеловались.

Марек выглядит серьезным.

– Это я могу исправить немедленно.

Он наклоняется, и мы целуемся на краю волшебного пруда, где принцессы-лягушки танцуют на воде, а музыка создается ветряными колокольчиками, а значит, одна и та же мелодия никогда не прозвучит дважды.

Я забываю своих коллег в лесу и спрашиваю, где он остановится сегодня вечером, и, когда он говорит мне название отеля, предлагаю присоединиться к нему.

– Слишком быстро, Керри. Как археолог, я считаю, что для развития всего лучшего требуется время.

Я расслабляюсь в самых легких отношениях, которые у меня когда-либо были.

Мы делаем то, что я раньше делала с Тимом, то, для чего я была слишком молода в двадцать, а сейчас, когда мне тридцать три, мне это нравится. На званых обедах Марек очаровывает мою сестру и ее мужа и шутит с Антом и его женой. Он играет со всеми детьми, но потом мы с ним соглашаемся, что вернуть их обратно – это облегчение.

Он регулярно выезжает на места раскопок, но предвкушение – это часть удовольствия. Ожидание означает, что я позволяю себе лечь в постель с ощущением, которого не было с весны 2000 года. Тогда я была дикой и открытой, потому что не знала, что мне когда-нибудь причинят такую жестокую боль, как это сделал Джоэл.

Время – это скрытый элемент, который заставляет работать мои отношения с Мареком. Есть две точки отсчета, каждая из которых подводит черту. Я начинаю свое обучение в PHEM[84] в августе, а он следующей весной возвращается в Польшу. Всякий раз, когда мы встречаемся, мы знаем, что это не навсегда.

Ничто – даже монеты и посуда, которые раскапывает Марек – не сохраняется вечно.

6 июля 2017 года

57. Джоэл

Она приходит из ниоткуда.

Боль такая мгновенная и острая, что я вскрикиваю, зажмуривая глаза, чтобы отгородиться от всего остального. Такое чувство, словно в мою грудь воткнули нож.

Однако мы на пляже – наблюдаем, как серферы, гребцы и пловцы, одетые, как викинги, носятся вокруг старого пирса.

Это слишком прекрасный день, чтобы умереть.

– Лив! Я падаю…

Ее руки хватают меня, и я открываю глаза, когда она ведет меня к скамейке. Гравитация неумолимо тянет меня вниз, а Лив недостаточно сильна, чтобы остановить это.

Боль все еще здесь.

Удар моего дефибриллятора?

Нет. Он кажется жестоким, но это всегда заканчивается в одно мгновение. А сейчас ужасная колющая боль и, кажется, она усиливается.

Инстинктивно я стараюсь дышать не слишком глубоко, и агония немного ослабевает. Лео, застыв, смотрит на меня, и ужас в его глазах невыносим.

– Лео, все нормально. Возьми меня за руку.

Он берет мою ладонь, и я чувствую, насколько теплая у него кожа по сравнению с моей, я обливаюсь потом, и, хотя я борюсь с этим, мои глаза снова закрываются, пока где-то далеко-далеко Лив кричит в мобильный:

– «Скорая»! Мне нужна «Скорая»! Я думаю, у него остановка сердца…

Я даже не могу считать это одной из своих смертей, потому что, хотя случившееся опасно для жизни, мое сердце на самом деле не остановилось.

– Ну что ж, похоже, произошла перфорация мышцы вашего сердца одним из электродов ИКД, и это действительно нужно исправить сейчас, прежде чем проблема усугубится.

– Перфорация?! Как это могло случиться? – Лив находится в режиме терьера. Как будто бедный младший врач несет личную ответственность за произошедшее!

– Лив, мы можем обсудить все это позже, хорошо? – голос звучит жалко, хотя я пытаюсь улыбнуться ради Лео. Мои родители возвращаются со встречи с друзьями в Лондоне, чтобы забрать его, но я знаю, что чем дольше он будет видеть меня в таком состоянии, тем хуже будет для нас обоих.

Я подзываю его к себе. Его костюм Фреда Флинтстоуна – единственное, что сейчас способно заставить меня улыбнуться.[85]

– Лео, приятель, все будет хорошо. Просто немного проводов согнулось не в ту сторону, верно, доктор?

Доктор неуверенно кивает.

– Это немного серьезнее, чем…

Я бросаю на него предупреждающий взгляд. «Пойми намек!»

– Лео, не могли бы вы с Лив найти больничный магазин и купить мне плитку шоколада на потом?

– Батончик Lion!

– Да, по одному на каждого из нас. И еще один для доктора. Но сначала быстро поцелуй меня.

Когда он наклоняется, я хочу затащить его к себе на каталку и держать его до последнего момента, пока мне не наденут на лицо маску. Но я не настолько эгоистичен.

– Люблю тебя, Лео.

– Я тоже тебя люблю, папочка.

Лив тоже наклоняется, чтобы поцеловать меня.

– Доверяю тебе испортить нашу первую за несколько недель свободную субботу. Безобразник.

Мне хотелось бы думать, что она говорит это с любовью. Но, если честно, в ее голосе есть крохотная нотка раздражения.

Она берет моего сына за руку, и они исчезают, возвращаясь в нормальный мир, скрытый за занавесом.

– Мы отвезем вас в операционную, как только хирург вернется с гольфа.