Впервые за несколько часов я остаюсь один, если не считать мониторов. В их гуле я стараюсь разобрать звуки моего собственного монитора. Керри сказала бы мне правду. Может быть, она где-то здесь, в больнице?

Что, если со мной что-то случится во время операции? Что, если сейчас это мой последний шанс признаться ей, что я чувствую?

Только это было бы несправедливо. У меня есть Лео и Лив, которые ежедневно напоминают мне, ради чего я должен жить. Этого достаточно.

Я пройду через эту операцию ради них. А когда проснусь, позабочусь о том, чтобы ни на минуту не забывать, насколько мне повезло.

1 августа 2017 года

58. Керри

Я бы никогда никому в этом не призналась, но через несколько часов после начала занятий я испытываю своего рода умиротворение. Хотя скорее это безумие. Наши преподаватели даже не закончили излагать учебную программу.

– Мы стремимся сделать вас компетентными, чтобы вы могли справиться со всем, что может на вас свалиться. Но даже если вы будете делать это в течение десяти, двадцати лет, все равно однажды на горизонте возникнет пациент или сценарий, из-за которого вы почувствуете себя совершенно неподготовленным, или испугаетесь, или потеряете контроль. Причина, по которой вы, ребята, участвуете в программе, заключается в следующем: мы считаем, что вы можете справиться с этим чувством. На поле есть только ты и команда. Если мы сделали правильный выбор, вы скоро узнаете, что Управление чрезвычайными ситуациями предлагает самый крутой кайф на свете.

Это звучит так правдиво, что мне хочется вскочить со своего пластикового стула и завопить, как это делают новобранцы культов на массовых собраниях. Мне удается сдержаться, хотя и с трудом, и я просто улыбаюсь, как ребенок, впитывая каждое слово.

Это мои люди. Это то место, где я должна быть.

Через месяц нас отправляют обратно на базы санитарной авиации, куда мы прикомандированы. Поначалу я просто путешествую вместе с экипажами, ощущая себя балластом, потому что мне не поручают ничего, кроме самых элементарных задач.

Потом я завожу дружбу с пилотами и получаю возможность поговорить с ними об аэродинамике и помурлыкать над приборами управления.

Затем своей готовностью убрать мусор и кое-что похуже, заполняющее вертолет после того, как мы передаем пациента, я завоевываю расположение парамедиков. Кроме того, они быстро понимают, что я могу вводить катетеры-канюли или интубировать с закрытыми глазами.

Гвен – консультант – самый крепкий орешек, который нужно расколоть, но все же она далеко не так страшна, как среднестатистический заведующий отделением. К тому же она потрясающая. Если я когда-нибудь стану хотя бы наполовину таким же хорошим врачом, как она, я буду счастлива.

Жизнь на базе – это быть наготове, как будто мы взрослые девушки-скауты или курсанты «Скорой помощи Святого Иоанна»: складируем, пополняем запасы, считаем, ждем. Но как только звонит красный телефон, происходит мгновенная перемена. Первые несколько раз, когда это случалось, моя реакция была чисто физической: по коже бегут мурашки, во рту пересыхает, легкая тахикардия. Мое тело готовится к неизвестности, и мы загружаемся в вертолет.

– ДТП, Доркинг Байпасс. Один тягач, три легковых автомобиля.

По дороге я всегда стараюсь составить свою собственную картину того, с чем мы столкнемся. По мере приближения к месту аварии пилот преодолевает опасности, связанные с силовыми кабелями и рядами домов, чтобы приземлиться на поле.

Гвен высаживается с Ларсом, ее любимым парамедиком, и я выпрыгиваю за ними. Мой инстинкт – сначала бежать, а потом думать, – вероятно, является моей самой большой слабостью, но я пытаюсь учиться у Гвен, пока она сдержанно оценивает ситуацию, устанавливает, кто главный.

– Привет, что у нас? – спрашивает она пожарного.

– Легковушка против грузовика. Пара других машин оттормозились позади. Ехавшим в «пунто» пришлось совсем туго. Две женщины, пассажирка выглядит хуже, и она беременна.

Я провела четыре года, разбираясь с последствиями подобных несчастных случаев в больничных условиях – Давид против Голиафа. Но по мере того, как мы приближаемся к месту, кажется чудом, что среди искореженных останков маленького синего хэтчбека что-то могло уцелеть.

Живот пассажирки и подушка безопасности имеют одинаковую мягкую округлость, но все остальное жесткое и острое, углы автомобиля хаотичны.

Гвен наклоняется к ней.

– Все хорошо, милая, меня зовут Гвен, я врач, мы очень скоро заберем тебя отсюда и отправим в больницу. Где у тебя болит?

Пока она работает, я пытаюсь самостоятельно оценить ситуацию, и вскоре Гвен поворачивается ко мне.

– Итак, доктор, что бы вы теперь сделали?

– Женщина выглядит нормально, но, когда пожарная служба начнет резать металл, нам нужно следить, чтобы у нее не началось кровотечение. И ей нужно обезболивание. Думаю, кет. Это нормально при беременности.

– Так не стой без дела, иди и принеси то, что нам нужно.

Гвен и я работаем вместе, вводим кетамин, в то время как пожарная служба начинает вскрывать машину, срезая крышу и откатывая приборную панель. Этого достаточно, чтобы наша пациентка перестала беспокоиться о боли. Вместо этого она радостно лепечет и убеждает Гвен, что действительно, действительно любит ее.

Проходит больше часа, прежде чем ее отправляют в травматологический центр, и рядом Гвен, готовая вмешаться, если женщине в пути понадобится лечение. Я лечу обратно на базу с Ларсом и Кэрротом, нашим пилотом. Когда мы взлетаем, место происшествия снова превращается в образцовую деревню, где спокойно живут люди.

– Хорошая работа, Грейслендс, – говорит Ларс. – Она потеплела к тебе.

– Я не вижу особых признаков этого.

Вернувшись, Гвен спрашивает меня, могу ли я остаться после смены. Мы едва помещаемся в крошечном административном кабинете: санитарная авиация – благотворительная организация, поэтому помещения еще более убогие, чем в Национальной службе здравоохранения.

– Итак, Грейс. Боевое крещение, верно?

– Это непросто, но мне нравится каждая минута…

Она смеется, и ее лицо смягчается.

– Это не собеседование.

– Тогда в чем же дело?

– Это… небольшое извинение. Очевидно, я была довольно строга с тобой.

Я смотрю на нее, искренне не находя слов.

– Ларс отметил, что большинство наших медиков к тому времени, когда они приходят к нам, становятся консультантами, так что неудивительно, что ты еще не так компетентна. Но на самом деле недостаток опыта ты с лихвой восполняешь энтузиазмом. Временами слишком много энтузиазма, так что следи за своей склонностью торопиться. А в целом ты мне нравишься.

– Правда? Я думала, вы пригласили меня сюда, чтобы сказать, что я должна вернуться к больничной медицине.

Гвен смотрит поверх очков.

– Я так не считаю, дорогая. На твое обучение потратили целое состояние, и мне приятно иметь рядом еще одну женщину, особенно компетентную. Но не это моя главная забота.

– О?

– Мне нужно, чтобы ты ускорилась. Докажи, что способна справиться с этой работой и, в частности, прикрыть мои смены в декабре. Потому что в противном случае мне придется отменить свой праздничный поход по Мьянме, а это меня очень разозлит.

Так что в декабре начинается настоящее боевое крещение.

Я узнаю́ больше, чем за предыдущие четыре года. У меня все получается. И со мной все будет очень, очень хорошо.

Марек собирается домой на Рождество, поэтому двадцать четвертого первым делом, прежде чем начнется моя смена, я везу его в аэропорт Гатвик.

Мы находимся в зоне высадки, а охранники наблюдают за нами, пытаясь понять, не замышляем ли мы что-нибудь более зловещее, чем прощание. Марек очень красив в своем костюме, надетом специально, чтобы порадовать мать, которая будет его встречать.

– Они будут так недовольны, что я не взял тебя с собой в качестве рождественского подарка…

Я познакомилась с родителями Марека, когда мы ездили в Варшаву в октябре. Они были добры, но явно не знали, как быть со мной или с нашими страстными, но несерьезными отношениями.

Они не единственные. Я действительно забочусь о нем, но я бы предпочла свою карьеру нашим отношениям. Думаю, что он так же относится к своим раскопкам.

– Польское Рождество… звучит чудесно.

– Ничего, в следующем году, – бросает он. Это