до широкой аудитории?

– Для тебя это имеет значение?

Она хмурится.

– Да, потому что тебе это не нужно. Ты хорош на экране, я слышала. Ты уже чего-то достиг. Но эта программа означала бы разоблачение вашей личной жизни: твоей и Лео.

– Вот почему мне нужно выбраться отсюда!

Она игнорирует это.

– Они готовят тебя к пиковому времени, к тележурналам. Работа со мной предполагает совсем другое направление: это более серьезные программы. И платят не так хорошо. Если я возьмусь за это дело, то только потому, что тобой движет нечто большее, чем амбиции. Это должно быть близко твоему… – она краснеет, когда понимает, что собиралась сказать.

– Моему сердцу? – я смеюсь. – Разумеется, это так. Но я не могу прогнозировать, как отреагирую, если результаты окажутся плохими для Лео.

– Ты видел мои работы? Я не приукрашиваю вещи, чтобы мои персонажи выглядели лучше.

– Я не нуждаюсь в няньках. Мне просто нужно кому-то доверять, и я думаю, что это вполне можешь быть ты.

Она наклоняется и достает из сумки-мессенджера большую тетрадь на кольцах в красно-черном переплете. Я наблюдаю, как она что-то пишет на первой странице.

– Значит ли это, что мы договорились, Оливия?

Наконец она одаривает меня полуулыбкой, и я невольно задумываюсь, как могла бы выглядеть в ее исполнении улыбка полноразмерная.

– Джоэл, я никогда не трачу тетрадь впустую, если не уверена, что мы наткнулись на что-то интересное. И зови меня Лив.

Лив добивается комиссионных, несмотря на неопределенность; она похожа на очень породистого терьера. Та же уверенность побеждает и всю больничную бюрократию, от пиарщиков НСЗ до стальных консультантов. Лив напоминает мне мою мать, и когда они встречаются, они сразу же сближаются.

– Это именно та женщина, которая тебе нужна, – заявляет мама после того, как Оливия отъезжает. – Кто-то сильный, кто не мирится ни с каким твоим дерьмом.

– Нужна – как продюсер?

Мама подмигивает мне:

– Посмотрим.

Завоевать Лео – всегда самая трудная задача. Я никогда не узна́ю, связана ли его застенчивость с наркотиками, которые принимала Зойи, или это просто особенности характера. Но даже он в конце концов поддается силе обаяния Оливии…

Мы начинаем съемки в начале мая. Сегодня я беру интервью у своего консультанта по поводу генетического тестирования. За тринадцать лет, прошедших с остановки моего сердца, многое изменилось. Тогда это называли идиопатическим, что означало заболевание с неизвестной причиной. Но теперь ученые выявили больше дефектных генов, которые могут быть причиной. И если они найдут что-то из этого в моей ДНК, они также смогут определить, передал ли я это Лео.

– Можем мы поболтать здесь, прежде чем ты войдешь? – спрашивает Лив.

Мы находимся в маленьком парке на берегу Темзы. Лондон сегодня прекрасен, но Лео – настоящий ребенок воды, и я бы никогда не оторвал его от моря.

Я сижу лицом к Лив на скамейке, и она поднимает камеру на плечо.

– Поехали… Скажи мне, почему мы здесь, Джоэл?

– Консультант, которого мы увидим сегодня, является одним из мировых экспертов в…

Она прерывает меня еще до того, как я заканчиваю предложение:

– Ты переходишь в режим «работа на камеру». Перестань думать как ведущий и попробуй рассказать мне, каково это – быть Джоэлом-папой…

– Я должен это делать? – внезапно я чувствую себя незащищенным.

– Если ты хочешь достучаться до людей с помощью этой программы, ты должен быть человеком.

Я закрываю глаза и делаю вдох. Я чувствую запах весенних цветов. Я понятия не имею, что это такое, но они мне что-то напоминают.

Время.

Человека.

– Хорошо, Джоэл, скажи мне, что ты думаешь о процессе тестирования? Что это может значить для тебя и твоего сына?

– Что ж, Лео значит для меня очень много. Я не самый лучший отец в мире, но я готов сделать все, чтобы защитить его от неприятностей. Итак, дальше мне нужно решить, должны ли мы узнать, есть ли у него ген, который может когда-нибудь его убить.

Снова этот запах. Я смотрю вниз, вижу белые колокольчики ландыша на клумбе рядом с нами и вспоминаю букет, который мой папа купил мне, когда я узнал, что Керри в больнице.

Это не те чувства, о которых зрители хотят знать.

– Расскажи мне об этом, Джоэл.

Я пожимаю плечами.

– Это кажется несложным делом. Обнаружение дефектного гена может означать, что Лео получит правильное лекарство или даже свое собственное «волшебное устройство» – так мы с сыном называем мой внутренний дефибриллятор. – Но… – я колеблюсь, пытаясь подобрать правильные слова. – Что, если бы я прошел тест в детстве? Если бы стало известно, что я могу упасть замертво, мои родители завернули бы меня в вату. Я бы никогда не открыл для себя футбол, мне бы никогда не разрешили тренироваться и провести те несколько драгоценных матчей, которые заставили меня почувствовать себя еще более живым, чем когда-либо…

Лив молчит, но кивает, призывая меня продолжать, не щадя себя.

– Я пытаюсь сопоставить качество жизни с количеством жизни. Теперь я знаю: мне повезло. Я должен был отыскать то, для чего рожден, и, отыскав, наслаждаться каждой минутой этого. Но вместе с тем я получил и второй шанс. Такие дети, как Лео, – разве они не заслуживают того, чтобы расти без страха? Гены – это не судьба.

– Так у тебя есть второе мнение?

– И третье мнение, и четвертое, и пятое… Я уверен в необходимости проходить тестирование. Но это ужасный выбор.

Она кивает и тянется, чтобы выключить камеру.

– Это больше похоже на правду, – произносит она с улыбкой.

– Рад, что моя травма дарит тебе хороший материал, – говорю я.

Она не клюет на приманку. Вместо этого она опускает камеру и продолжает, улыбаясь:

– Я бы не стала давить на тебя, если бы не думала, что тебе это тоже пойдет на пользу.

На получение результатов уходит месяц. Я вхожу в кабинет консультанта, чувствуя себя приговоренным к смерти.

– Итак, Джоэл, в первых тестах мы выявили генетическую вариацию, которая, по нашему мнению, вызвала остановку вашего сердца. Похоже, она появилась спонтанно, так что ваши родители ни при чем. Сейчас мы завершили изучение последовательностей ДНК Лео, и я рад сообщить, что мы не обнаружили у него той же вариации. Что означает…

– Он чист, – я шепчу эти слова, не в силах в них поверить.

Консультант кивает с улыбкой:

– Да. Лео чист. Конечно, это не значит, что будущие дети застрахованы, но…

Я не слышу остального. Зойи. Вот чье лицо я вижу сейчас. Зойи, которая дала Лео хорошую версию гена, который в моем случае буквально разбил мне сердце. Хотел бы я, чтобы она сидела здесь прямо сейчас и могла отпраздновать это вместе со мной.

Но я напишу ей снова. Она заслуживает того, чтобы знать, что наш мальчик идеален благодаря ей…

Я поднимаю глаза и ловлю взгляд Лив. Она вопросительно изгибает брови, предлагая прекратить съемку. Только сейчас я понимаю, что плачу.

После съемки Лив упаковывает оборудование в багажник своей машины, а я звоню родителям. Затем она предлагает отвезти меня обратно в Брайтон.

– Тебе, наверное, не нравится поезд.

– А это точно не потому, что ты хочешь заснять, как я впервые встречаюсь с Лео после этих новостей?

Лив выглядит обиженной:

– Ты обо мне такого мнения? Серьезно?

– Я… нет, извини. Я веду себя как идиот. Тебе не обязательно меня подвозить.

– Верно. Не обязательно. Но после того, что сейчас произошло, я бы хотела.

На обратном пути мы не разговариваем, пока солнце впереди смягчается от резкого белого до темно-оранжевого. Она ведет машину быстро, но осторожно.

Кто такая Оливия на самом деле? Она знает обо мне все, но я почти ничего не знаю о ней.

Она подъезжает к дому моих родителей, однако останавливается на большом расстоянии от подъездной дорожки.

– На случай, если ты все еще думаешь, что я собираюсь выхватить камеру у тебя за спиной.

– Спасибо. За то, что отвезла меня обратно, и за то, что была рядом в этот сложный момент. Я не смог бы… не сделал бы этого без тебя.

Когда Лив поворачивается ко мне, я обнимаю ее, чего мы раньше не делали, но после прошедшего дня это кажется правильным.

И когда я чувствую ее губы на своих, то не могу сказать, кто инициирует поцелуй – она или я. Но уверен, что на самом деле это не имеет значения, потому что кажется правильным.