что я была здесь раньше. Я видела и слышала все это, помогая Тиму с его заданиями и его переэкзаменовкой. Дважды.

Я сижу сзади и делаю редкие заметки. Через несколько минут я чувствую, что кто-то пристально смотрит на меня. Поднимаю глаза и вижу одну из девушек из студенческого бара. Симпатичная, возможно из Юго-Восточной Азии, с блестящей челкой, которая навевает мысли об Эдне из «Суперсемейки». Девушка уже исписала несколько страниц формата А4, и стопка новых книг в блестящих обложках лежит у ее локтя.

Я многозначительно смотрю на лектора, пока он бубнит: «…и эндокринная система влияет на функции организма через гормоны, в то время как экзокринная система…», и она понимает намек.

Позже, когда я готовлю кофе на общей кухне, входит та же девушка.

– У тебя, должно быть, фотографическая память.

Я пристально смотрю на нее. Похоже, мне повезло оказаться в одном помещении с общительной девушкой.

– Ты почти ничего не записала во время лекции.

Она просто дружелюбна, но, если бы я рассказала ей, откуда уже знаю бо́льшую часть лекции, это вызвало бы слишком много других вопросов.

– У меня действительно хорошая память, да.

– Я Ханна, – она протягивая руку. Я вижу ее ногти с французским маникюром. У кого есть время на эту фигню?! Явно не мой тип человека.

– Ке… – я тут же останавливаю себя. – Грейс. Грейс Смит, – чайник закипел, поэтому я отпускаю ее руку и наливаю воду в свою кружку – подарок от Анта с надписью: «Сохраняй спокойствие и проходи мимо: я студент-медик».

Ханна кивает.

– Тебе очень подходит это имя.

Я оборачиваюсь, смеясь:

– Да неужели?!

Она хмурится – морщины, пересекающие ее лоб, напоминают мне дочь Мэрилин Аву, когда она чем-то озадачена.

– Я сказала что-то не то?

– Нет, – секунду я беспокоюсь, что слишком прямолинейна. Но это не моя проблема. Ей придется закалиться, если она собирается справиться с медициной.

– Значит, ты просто невежлива? Думаю, ты кайфуешь от этого, так что я больше не буду тратить на тебя свое время.

Вовсе не такая тихоня, какой я себе уже нарисовала ее. Я выхожу вслед за ней в коридор. Это забавно, когда кто-то так сильно старается тебя спровоцировать, а ты ведешься на провокацию: еще одна привычка Керри, от которой следует избавиться.

– Извини. Ты права. Я не привыкла к такому.

Она останавливается и пристально смотрит на меня.

– Послушай, ты явно старше и мудрее, бла-бла-бла. Но ты еще не врач, – ее голос становится мягче, однако тон все еще решительный. – Возможно, стоит задуматься о том факте, что мы собираемся быть соседями в течение года и учиться вместе пять лет, прежде чем ты окончательно запишешь меня в идиотки за то, что я дружелюбна.

Туше!

Кажется, Ханна преображается в моем восприятии: ее широко раскрытые глаза теперь выглядят острее, а эти аккуратные ногти – просто часть хорошего ухода, который, как нам говорили, важен с самого начала, признак нашей «пригодности к практике».

– Это было так очевидно? – бормочу я, корча гримасу.

– Э-э, да.

Я протягиваю свою чашку.

– Могу я предложить тебе кофе в качестве извинения?

– Ну, для начала сойдет, – говорит она, беря чашку, и удаляется в свою комнату, позволяя двери закрыться.

Ханна – единственная подруга, которую я позволяю себе в медицинском колледже. У меня нет энергии, чтобы разбазаривать ее на тех, кто меня подведет. Быть холодной сукой неестественно, но это становится моим стандартом, и к концу первого года я чувствую себя гораздо лучше. Я не бываю груба с коллегами по работе. Я много работаю. Но когда дело доходит до других учеников – мне все равно.

Я неоднократно пыталась исправить людей, которых любила, и каждый раз терпела неудачу, раня себя в процессе. У меня больше не осталось ничего, что я могла бы отдать так называемым друзьям, которые неизбежно разочаруют меня.

В любом случае медицина – это не общение с вашими несамостоятельными коллегами. Вступайте в регбийный клуб, если хотите групповых объятий! Люди, которые заслуживают нашей помощи и нашей доброты – это пациенты. Закаляя себя, я становлюсь отличным врачом.

Что объясняет, почему через пять лет я заканчиваю колледж лучшей в своем классе.

– И я рад наградить медалью Дэвиса за наивысшую оценку на клиническом экзамене… – декан произносит это так, будто это «Оскар» за лучший фильм, а не награда, которую я получила, – …доктора Керри Грейс Смит!

Мои родители, моя сестра, Ант и Тим здесь, и они аплодируют и кричат, но из моих однокашников к ним присоединяется только Ханна.

После этого мы идем в ресторан с видом на Темзу: город никогда не выглядел таким потрясающим и многообещающим. Когда в следующем году начнутся Олимпийские игры, я планирую стать волонтером в Стратфорде. Быть частью чего-то. Принадлежать.

Папа заказывает шампанское. Я предлагаю заплатить, но он отмахивается от меня:

– Это едва ли повлияет на то, что мы отложили на твою свадьбу, и тебе предстоит пройти долгий путь, прежде чем ты обойдешься нам так же дорого, как Мэрилин.

Моя сестра выглядит слегка расстроенной, но не требуется много шампанского, чтобы она снова оживилась.

Наконец-то они перестали надеяться, что я снова выйду замуж. Мне двадцать девять, и я счастлива оставаться старой девой, хотя и не соблюдаю целибат. У меня было два правила, когда дело касалось моей сексуальной жизни: никаких мужчин, имеющих какое-либо отношение к медицине, и никаких привязанностей. Я никому не позволяла отвлекать меня от финишной черты.

Никто не может до конца поверить, что я пригласила Тима, но пять лет – это долгий, долгий срок, к тому же он сдержал свое слово и помогал мне во время учебы. Он сдавал бунгало и присылал мне половину арендной платы, и это очень выручало. Когда они с Марией переехали в Барселону на его шикарную исследовательскую работу, он даже пригласил меня погостить, пока она уезжала навестить семью.

Я скучала по нему как по другу – возможно, потому, что у меня так мало друзей. Хотя я не поехала на его свадьбу. Однако видела фотографии. Тридцатилетний возраст ему подходит. Сорокалетний подойдет еще больше.

Ант садится рядом со мной.

– Вы сделали это, доктор Смит!

Мне нужно отучиться два года в интернатуре, прежде чем я действительно смогу называть себя врачом.

– Формальность, – возражает Ант. Сейчас он женат. Я не пошла и на его свадьбу, потому что… ну, мне даже не нужно было это разжевывать, он и так все понял. – Я всегда знал, что ты рождена для медицины, с того самого момента, как ты устроила тот поцелуй в Лаунсе.

Я поднимаю глаза на Тима.

– Нет. Это мог сделать кто угодно, – сопротивляюсь я.

Память о той ночи больше не причиняет боли. Или, по крайней мере, боль настолько далека, что я не распознаю́, реальна ли она, или это просто крошечное предупреждение от моих нейронов держаться подальше от воспоминаний, что ее вызывают. Любовь – это все равно что сунуть руку в огонь или не обращать внимания на больной зуб за день до того, как отправиться в Камбоджу для знакомства с тамошней медициной.

Ошибка, которую я никогда больше не совершу.

Тим качает головой:

– Керри, ты всегда была лучшей в классе.

– Что дальше, девочка-ботан? – интересуется Ант.

– Я двигаюсь к северу от реки. Новая больница, новый старт.

Мои результаты означают, что я получила возможность выбирать любую клинику, где пройдут два года моей интернатуры. Так что очевидно: я подала заявление в ту, что прикреплена к медицинскому колледжу, который отказал мне пять лет назад. Хотя дело не только в том, чтобы показать им два пальца в форме буквы V. Ну, или, возможно, я просто продолжаю себя в этом убеждать.

Тим смеется.

– Чего она не сказала, так это того, как она разозлила большинство консультантов, у которых она проходила обучение, тем, что была недостаточно подобострастной.

Я пожимаю плечами. Я не могу этого отрицать. Это одна из причин, по которой я положила глаз на неотложную медицину как на специализацию, потому что, когда пациент находится на грани, все зависит исключительно от насоса и дефибриллятора.

Хотя до этого еще далеко. Теперь, когда я пересекла одну финишную черту, вот-вот начнется моя следующая гонка. У меня впереди по крайней мере десять лет в качестве младшего специалиста, прежде