— Я знаю, у меня нет права тебе указывать, Павел, но на этот раз ты не побежишь в казармы?

— А как думаешь? Мне нужно в столовую и к лекарю.

Алексей постарался незаметно заглянуть за спину, чтобы посмотреть как там. Под рубашкой, конечно, видно ничего не было, но отсутствие кровавых пятен немного успокоило. Но только лишь немного.

— Сходишь к тому, который тебя лечил. И здесь поешь спокойно.

Павел промолчал. Раздают ему тут указания, посмотрите только.

— Павел? — Алексей сократил расстояние между ними.

Тот посмотрел на нависшего над ним из-за своего роста Алексея. Отвечать на глупые вопросы и на указания он не собирался. Хорошо, хоть до самого Алексея тоже дошло, как нелепо он выглядит, вот так стоя над ним, и он присел.

— Почему ты так стремишься в часть? Зачем?

Молчание было красноречивее слов, но не для Алексея. Павел задумался как же так выразить, что там ему по штату положен лекарь и еда, и у него не то положение, чтобы разбрасываться подобным.

— Будешь снова выслушивать оскорбления?

Павел уже всерьез думал над тем, на что напрашивается Алексей. Тот смотрел на него сверху вниз — даже сидя он выше — и словно ждал чего-то. Павел счёл за лучшее вернуться к распитию чая.

— Значит нет? — стул скрипнул. Алексей встал рядом и потёр и так красное после бритья лицо.

Отвечать больше Павел желания не имел. Если тот сам не может понять, значит, так тому и быть. И очередной тяжёлый вздох Алексея над ним совершенно не произвел никакого впечатления.

— Подождешь в части после дел?

«Что ж, так и не понял. Не стоило и надеяться». Павел пожал плечами и полностью погрузился в распитие уже успевшего остыть чая.

Полностью смирившийся с нежеланием Павла оставаться на квартире Алексей закончил одеваться, подошел к двери, собираясь уходить, и уже оттуда ещё раз кинул взгляд на Павла.

— Я буду ждать до восьми вечера в кабинете.

Павел проводил его взглядом. Подумалось, забавный какой. И совершенно не способный взглянуть на ситуацию с другой стороны. Не сильно он выбор ему предоставил. Ключей-то опять не дал. Конечно, ему придётся его ждать, куда ему уйти кроме казарм без ключей? Некуда. Павел негромко хмыкнул и допил свою кружку. Через несколько часов он собрался, вышел и снова пошел в часть.

В части на этот раз было почти спокойно. Самые острозубые шутники прикусили языки, даже Палыч, всякий раз кипевший злостью на Павла, ходил неожиданно тихий. Хотя в бросаемом на него взгляде ясно светилось с трудом сдерживаемое злорадство. Но Павел не стал заострять на нём внимание. Все силы и так как в бездонную яму уходили в попытке прямо нести свое тело и держать невозмутимое выражение, даже когда ноги подкашивались от снова поднявшейся температуры, в глазах то и дело темнело, а про спину и вовсе не хотелось вспоминать. Но вот не получалось. Совершенно не получалось забыть о том, что затухало ненадолго лишь от полнейшей неподвижности и, казалось, с новой силой вспыхивало после этих кратких минут покоя. Но как бы там не вела себя его спина, и до столовой, и до лазарета Павел всё же дошёл. Стоило лишь немного полежать, как идти стало ещё труднее, а боль от движения прочувствовалась так свежо, словно он получил эти раны пару минут назад.

Дверь в кабинет оказалась запертой. Павел на всякий случай ещё раз дёрнул деревянную ручку, засадив в ладонь отщепившуюся от нее щепку. Закусил мягкую складку между пальцем и подушечкой ладони и извлёк занозу. Надо же. И как только каждый раз Алексей эту дверь открывает? Или она как брежатый из бабушкиных сказок, строго стоит на страже и пускает людей только с правильной кровью? Дворянской? Павел прошёлся рукой по голове, подмечая, что волосы отросли настолько, что скоро понадобится стричься. Он снова повернул ручку. На этот раз он взялся за неё осторожно, предварительно осмотрев и отметив, что место, откуда откололась щепка, сейчас ясно выделяется на затёртом руками дереве. Мягкий поворот, металлический скрежет в глубине и, конечно же, дверь оказалась закрытой. Павел быстро глянул по сторонам, но в коридоре кроме него никого больше не было. Но сколько это ещё продлится, Павел не знал. Он убрал руку от двери и настолько быстро, насколько ему позволяла спина, вышел. Никто его в чужой кабинет не пустит, это было очевидно. Павел задумался, а думал ли Алексей о том, что ему придётся словно просителю стоять под дверью? Хотел было пожать плечами, но вовремя одёрнул себя. Опять беспокоить спину ему не хватало.

Павел остановился на пороге. Посмотрел на идущий снег. Его выпало столько, что можно было почти с уверенностью заключить, что до марта можно будет жить спокойно. Никуда их по такому снегу не отправят, и не потому, что жалко, а потому, что бравый марш любой самой дисциплинированной армии рассыпется за несколько часов по такой погоде, а лошади, среди которых по этим горам и так были немалые потери, на заледеневшем и выветрившемся снегу переломают себе все ноги. Снег означал спокойные месяцы, пусть это также означало полуголодные и холодные дни. За прошлую зиму он потерял веса с добрых полпуда. Павел надел шапку, поправил воротник шинели, плотнее ею закрылся и шагнул наружу. Снег оказался на удивление приятный, не пурга, бросающая пригоршни ледяной крошки в лицо, а мягкие, будто подстилающие дорогу снежинки, которые медленно падали вниз. На плечи скоро намело по целому крохотному сугробу на каждое.

Какое-то время Павел бесцельно шатался по части. Он никуда не заходил, но подмечал всё. В том числе и новые треволнения, что вышедших в запас солдат теперь берут в фонарщики. А фонарщики это вам не хоть бы кто! Фонарщики имеют по три рубля в месяц, конопляное масло по фунту в день да в придачу почёт и уважение. На последнее особенно упирал Палыч, голос которого превозмогал далекие завывания ветра и тщательно проконопаченную к зиме стену казармы. Павел посмотрел задумчиво на здание и прошел мимо. Было тошно. Хватит с него. Его тень, которая сначала становилась все длиннее, растворилась в наступившей повсюду тьме. Неспешно он дошел до хозяйственной постройки, с крыльца её был отлично виден вход в корпус, и устало опустился на ступеньки. Оставалось только ждать