Шрифт:
Закладка:
Гомон, раздававшийся внутри, был слышен у дверей. Алексей подумал, что никогда ещё ему не было так сложно открыть дверь и пройти внутрь. Обрывки разговоров из-за дверей заставили его покраснеть. И чем только дневальные занимаются? Алексей тут же себя одёрнул. Час был как раз тот самый, когда солдатам давали личное время, и если они желали потратить его на скабрёзные шутки, то это только их дело.
Стоило войти, и всякий шум прекратился. Прозвучало «встать» глухим голосом откуда-то со стороны, и все поднялись, отдавая честь. В казармах было густо и крепко накурено дешёвой махоркой так, что хоть топор вешай. Даже для Алексея это показалось излишним. Он дёрнул плечом, сделал пару шагов и искал среди лиц, повёрнутых к нему, знакомое, но так и не находил, пока не догадался опустить взгляд ниже. Вот он. Павел медленно вставал и смотрел на пол, на кровать, на сослуживцев, но никак не на него.
Алексей настолько быстрыми шагами, насколько мог, чтобы это не смотрелось неестественно, начал было идти к Павлу, но замер. Остановился, не дойдя до него четыре койки. Нельзя подходить слишком близко на людях. Не сейчас.
— Рядовой Иванов, вас вызывает штабс-капитан, — голос звучал безэмоционально. Отличный командный голос, в котором не было ничего личного.
Краем глаза Алексей заметил усмешки, которые не все успели скрыть, и поджал пальцы ног. Смотреть на Павла, которому было так больно, стало невыносимо. И это всё сделал он. Алексей не стал смотреть, как Павел одевается, и таким же шагом, каким зашел, вышел. Убедить себя, что это не побег, было сложнее, чем держать лицо. Ожёг стыд за то, что он поступает таким нечестным образом, чтобы можно было увести Павла от всего этого.
Одеваться быстро у Павла в силу обстоятельств не выходило, так что кое-что из прорвавшихся смешков, зачем именно его вызывает штабс-капитан, он услышал. И запомнил.
Наконец, Павел собрался и пошел на выход. Он не медлил, но шел спокойным ровным шагом, также не бросив и единого слова. Вдохнул свежий зимний воздух и сделал несколько шагов по скрипящему снегу. В то, что в скором времени снег должен растаять, совсем не верилось. Подошел к Алексею, стоявшему немного поодаль от казармы. Тот поднял на него голову.
— Пойдем ко мне?
— Мог бы просто оставить мне ключи.
Дожидаться ответа Павел не стал, повернулся и пошёл в направлении квартиры. Догнал его Алексей в пару шагов.
— У меня не было дубликата.
Павел хотел было сказать, что уж квартировавшемуся красавцу-офицеру хозяйка точно бы открыла, но решил промолчать. Гораздо важнее было следить за тем, что попадало под ноги, чтобы ни в коем случае не упасть. А местами появлялись весьма коварные участки дороги, покрытые тонкой ледяной корочкой. Алексей шёл рядом, кажется, готовясь его подхватить. Павел опустил взгляд. Он не ожидал, но его внимательные глаза сразу заметили легкую хромоту, и как Алексей сам старательно выбирал, куда ставить ногу. А ещё его поддержать собирался. За собой бы следил. Павел поправил воротник шинели, ветер лютовал.
Когда они смогли укрыться от него в комнатах, Алексей кинул вещевой мешок Павла, обязанность нести который он смог выделить у брата, на пол и с удовольствием принялся мыть руки в тёплой воде. На деле вода была не особо тёплой, не теплее комнаты, но после улицы руки блаженствовали. Согрев руки, Алексей освободил место у рукомойника Павлу, а сам сел на стул у стола и облегчённо вытянул больную ногу. После небольшой прогулки она снова начала ныть. В голове грузно ворочался как минимум добрый десяток мыслей, но как лучше начать разговор, Алексей не знал. Иногда рядом с Павлом он ощущал себя на удивлении косноязычным. Кроме Павла подобное чувство у него возникало, только когда он был вынужден вести разговор с отцом. Алексей посмотрел, как успевший умыться Павел без спроса уже привычно занял кровать, а сам в попытке занять руки подобрал бумажный лист со стола и задумчиво покрутил в ладонях. Подпись он заметил не сразу, Павел с интересом успел прикинуть, сколько это займёт у него времени.
А Алексей сел прямее и внимательно начал читать записку. Совсем он про неё утром забыл. И, судя по виду записки, забыл про неё только он. Записку явно уже читали.
Сначала при чтении с лица Алексея не сходила робкая улыбка, но потом он дошёл до постскриптума, и улыбка бесследно пропала. Он аккуратно сложил листок вчетверо.
— Ты читал?
— Да.
Алексей вздохнул.
— Это чужое письмо, Павел.
— Ага, — на кровати он успел устроится с удобством. Снял сапоги и теперь лежал на животе и немного блаженно думал, что куда-либо идти ему больше не нужно.
— Но ты его всё равно прочитал?
— Как я и сказал — да.
Момент для разговора на тему допустимости чтения чужих писем был явно не лучший, так что Алексей сдался.
— Что думаешь?
— Как ты и хотел, свадьба расстроена. Елизавета может радоваться со своим юнцом.
Алексей тяжко вздохнул.
— Елизавета Михайловна хорошая девушка, не вини её. Но с её словами по отношению тебя я не согласен.
— Хорошо.
Нужные слова всё не хотели приходить на язык Алексею, но он продолжил, желая объясниться.
— Я считаю, твоя мать должна была быть достойной женщиной, которую обманули.
Но Павел промолчал. Алексей посмотрел на него, на свою ногу, на письмо. Потянулся к письменному ящику, но не достал со стула, поэтому просто оставил записку на столешнице.
— Я мог бы сделать обращение или заявление. Касательно того, что случилось. С любым текстом, что ты напишешь.
— Нет, не мог бы. Всё успокоится со временем, пока твой отец не поднимет эту тему заново.
Павел оценил бледность лица Алексея и как тот сразу растерял все слова при упоминании об отце и опустил голову, не собираясь дальше продолжать этот разговор. Куда лучше было бы ещё подремать, во сне боль приглушалась. Но спать ему не дали и на этот раз. В дверь негромко, но требовательно постучали.
Стучащим оказалась хозяйка. Она прошла в
