— Итак, убедившись, что диктофон сломан, вы решили положиться на собственную память, и вышли из дома?

Следователь аккуратно записывал каждое мое слово. Он пришел на следующий день, рано утром. Вторая попытка получить мои показания оказалась более продуктивной. Я и сам хотел поскорее разобраться в том, что произошло.

— Именно так, — сказал я. — Я пошел короткой дорогой через переулок. Времени в запасе было еще достаточно, я не могу сказать, что торопился. Волновался только из-за диктофона.

— И что было дальше?

Кирпичный дом. Граффити Энн на стене. Агрессивные подростки, которые пытались отнять у робота его единственную ценность, маленький баллончик с краской. Мое вмешательство в ситуацию. Я все рассказывал так, как я это помнил, хоть и допускал, что мои воспоминания могут быть искажены или даже ложны. Следователь внимательно выслушал мой рассказ до момента, когда мы с Энн отправились дальше вместе, после чего прервал меня:

— А вот здесь кое-что не сходится, — сказал он. — Вы утверждаете, что после этого столкновения с подростковой бандой вы отправились в здание «Biotronics», где у вас была назначена встреча, так?

— Да, через несколько минут мы с роботом вошли в здание. Я договорился с охранником, и он пропустил нас внутрь. У него наверняка сохранилась запись в журнале о моем прибытии, вы можете ее проверить, чтобы узнать точное время.

Следователь снова посмотрел на меня этим хмурым взглядом, полным сомнения. Я снова помню что-то не так? Всё это происходило до моего подключения к нейронету, в реальности всех этих событий я не сомневался.

— То есть вы утверждаете, что ваше столкновение с этими детьми произошло до того, как вы пришли на встречу с господином Эдвардом Дарио и провели интервью с ним?

Я кивнул. Несомненно, это было так. В событиях, что происходили после интервью, уже трудно было отделить реальность от иллюзий, порожденных нейронетом, я по-прежнему мог усомниться даже в реальности самого этого полицейского, но не в том, что я спас Энн от хулиганов до того, как прибыл на интервью.

— По нашим данным ваш конфликт с подростками, личности которых устанавливаются, произошел уже после того, как ваша встреча в «Biotronics» состоялась, и вы покинули здание. Они — основные подозреваемые по вашему делу.

Я не знал, что ответить на этот вопрос. Разве я мог здесь ошибиться? Неужели с моей памятью настолько все плохо? Одно дело не помнить ничего о своей жизни, совсем другое — помнить то, чего на самом деле не было. Как я мог перепутать события во времени? Хорошо, допустим, я возвращался с интервью уже в состоянии подключенного, допустим, я встретил этих агрессивных детей на обратном пути и «отбил» у них Энн. Но как тогда объяснить то, что Энн была со мной в кабинете Эдварда Дарио и всё записывала? Совсем недавно мне казалось, что я хорошо помню всё, что произошло в вечер перед входом в нейронет, но выходит, я ничего не помню? Или этот полицейский намеренно пытается меня запутать?

— Я не знаю, что сказать. Я запутался.

— Вы хотя бы помните лица этих детей?

— Да. Мне кажется, я бы узнал их, если бы увидел.

Пять человек. Заводиле было лет пятнадцать. Да, я хорошо его запомнил, остальных как-то смутно. Скорее всего, я узнал бы их, если бы увидел еще раз. Хотя, сейчас я уже ни в чем не уверен. Если нейронет мог стереть мою память, то он и записать в нее мог что-то. Я не могу исключать, что моя память хранит какие-то воспоминания о событиях, которых на самом деле никогда не было!

Вернувшись из нейронета, я на самом деле не вернулся. Я не хозяин собственным воспоминаниям, у меня нет памяти, а то, что в ней осталось, может оказаться обманом. Мне остается только верить или не верить тому, что происходит со мной, но я не тот человек, который может полагаться на слепую веру! Мне нужны факты, какие угодно факты, в которых я могу быть уверен на все сто. Как сыщик пытается распутать преступление, сложить все многочисленные фрагменты: факты, улики, показания, чтобы восстановить общую картину, так и я из кусочков воспоминаний, смешанных с ожившими фантазиями из нейронета, буду восстанавливать картину своей жизни. Ничего другого мне не остается.

— … и если вы что-то еще вспомните, сразу же позвоните мне! — закончил полицейский фразу, начало которой было заглушено моими мыслями. Он положил на тумбочку свою визитку, попрощался и вышел.

Современная медицина творит чудеса. Я быстро шел на поправку, и мой доктор сказал, что скоро отправит меня домой. Я уже мог передвигаться самостоятельно, и при любой возможности выходил на свежий воздух, во двор. Моя семья посещала меня почти каждый день, но возможности наедине поговорить с Лизой о ее снах не представлялось. Никто вокруг не упоминал нейронет, словно его никогда и не было, словно после отключения человечества он исчез, забрав с собой все воспоминания о нем, кроме отрывочных снов.

Я узнал, что Джонатан Пард выпустил свою «Эскападу», краем глаза увидел рекламу игры по головизору в комнате отдыха. Странно, я предполагал, что его субреальность стерлась после того, как я вернул его к действительности. Может быть, он переписал ее заново? Или каким-то образом успел сохранить? Мне очень хотелось увидеться с Джонатаном и услышать его историю, я даже несколько раз пытался дозвониться до него по открытой линии, но все время попадал то на автоответчик, то к его очередному секретарю. На сообщения, которые я оставил на автоответчик, он не отзывался. Завтра меня выпишут, и одним из первых дел, которое я совершу, будет визит в его компанию, уж я-то найду способ поговорить с ним лично и всё выяснить.

Никакого упоминания новой технологии передачи мыслей от «Biotronics» в новостях я тоже не обнаружил. Мне удалось навести кое-какие справки, и я узнал, что Эдвард Дарио занят разработкой каких-то медицинских нанороботов. Про нейронет никому ничего не было известно, в проектах компании «Biotronics» он не упоминался, ни слова не было и о космической программе с роботами-космонавтами, к которым можно было подключиться удаленно. Конечно, все это можно было списать на секретность проекта, но меня волновал другой вопрос. Когда я пришел на интервью с Дарио, я сразу же завел разговор о нейронете, следовательно, я знал о его существовании. Я не мог вспомнить, откуда я это знал, но в самом факте этого знания сомнений не было. Это было основной темой моего интервью, я не знал, что это такое, и пришел с целью выяснить всё у первоисточника.

Мое даже совсем недавнее прошлое казалось какой-то неразрешимой загадкой. Я не только не мог вспомнить большую часть своей жизни, сложить мои имеющиеся воспоминания в какую-то стройную картину тоже не получалось. Что-то здесь не так. Сомнения в реальности окружающего мира снова закрались в моё сознание. Но если я не в объективной реальности, то где я? Почему моей субреальностью оказалась заброшенная психиатрическая клиника? И почему она разрушилась так, как это происходило с подводным кораблем Даниэля Аллена или с замком Джонатана Парда, когда они покидали нейронет? Встреча с Джонатаном и разговор с Лизой об ее снах — вот где нужно искать ответы на мои вопросы! Сейчас размышлять о чем-то бесполезно.

Вечером меня ждал очередной осмотр врача. Мой доктор был доволен его результатами.

— Завтра вы отправляетесь домой, господин Вильфрид, — сказал он после осмотра. — Общение с семьей в уютной домашней обстановке быстро поставит вас на ноги, а я сделал для вас всё, что было в моих силах.

— А как же мои проблемы с памятью?

— У меня другой профиль, господин Вильфрид. Некоторые рекомендации по решению этой проблемы и контакты специалиста,