Вскоре после этого инцидента тихий ночной воздух деревни Баоконг общины Танми разорвали несколько выстрелов и чей-то крик. Часовой на близлежащем сторожевом посту правительственных войск доложил о случившемся своему командиру — обычному офицеру с репутацией человека, стремящегося к драке. Командир — капитан — отреагировал предсказуемо. Уже через несколько минут он заявил о своем намерении расследовать странное происшествие. Воодушевившись несколькими бутылками пива «33», капитан отважился взять с собой нескольких своих подчиненных. Когда те осторожно отказались, он смело и с издевательским презрением заявил, что отправится один. Убедившись в смелости капитана или просто решив, что одному ходить не стоит, к своему командиру присоединилось трое бойцов, и джип отъехал от поста. Не далее как в трехстах метрах далее по дороге, Ньянь с еще одним своим человеком залегли в засаде. Объект заглотил наживку.

Порывистый капитан погиб при первом же залпе. Его трое товарищей, все раненые, успели отползти в придорожную канаву. К тому времени, когда на место происшествия прибыла группа реагирования, боевики Танми уже скрылись, оставив мертвого офицера висеть на руле изрешеченного пулями джипа, фары которого все еще прорезали яркую полосу в непроглядной ночи. Трое раненых лежали и стонали в канаве, недоумевая, какой дьявол надоумил их отправиться за своим командиром в столь очевидную ловушку.

Ополченцы почитали своего командира. Он был не только храбрым, пусть и импульсивным, командиром, но и заботился о своих людях. Капитан даже объединил скудные рисовые пайки своих бойцов и организовал столовую, поваром в которой была его жена. Его бойцы питались лучше всех солдат в Хаунгиа и, конечно, были единственными военнослужащими, которые могли похвастаться тем, что жена командира готовила им еду и заботилась о них, как родная мать.

Сержант-майор подразделения поклялся отомстить за смерть капитана и обратился за советом к Зету, заклятому врагу вьетконговцев Танми. Зет рассказал ему, что излюбленным местом встреч партизан был стоявший отдельно сельский дом, расположенный на краю большого болота. Если группа бойцов способна противостоять комарам, им нужно лишь терпеливо ждать в камышах возле этого дома, пока Ньянь и его люди не объявятся там в один из своих частых приездов. Сержант-майор передал этот совет бойцам разведывательного отделения, которые присоединились к нему, поклявшись отомстить. Две ночи они пролежали на сырой земле, не решаясь отмахнуться от терроризировавших их комаров. Обе ночи вдова, жившая в доме, рано ложилась спать, и бойцы, сдавшись, решили возвращаться на сторожевой пост. Но на третью ночь женщина зажгла лампу и выставила ее в окно. Через несколько минут из тени вышли четыре фигуры, которые вошли в дом.

Двое правительственных солдат осторожно проползли по тщательно выметенному двору, пока не оказались под открытыми окнами дома. Внутри четверо вьетконговцев пили чай и вели тихую беседу, когда в их сторону полетели гранаты. Времени отреагировать не оставалось, и в результате вспышки двух взрывов карьера Нгуен Ван Ньяня оборвалась. Двое других боевиков также погибли, четвертый мужчина и женщина были тяжело ранены.

Я собирался в Танми, когда в Баочай пришло сообщение об успешном налете. У ворот сторожевого поста у дороги лежало тело убийцы Фитя, ожидая, когда его заберет кто-нибудь из родственников. Ньяня невозможно было перепутать — я видел его фотографию в деревне Фитя. Высокий, стройный и красивый, он обладал мягким взглядом, который не соответствовал его послужному списку наемного убийцы коммунистов. Сейчас его тело лежало, словно устремив взгляд в небо, правая сторона головы и туловище были испещрены десятками смертоносных осколков, на черной пижаме темнели пятна крови. Босые ноги были грубыми и мозолистыми, а врожденный дефект подтверждал его личность — Ньянь родился с девятью пальцами на ногах.

Офицер разведки ополчения с гордостью рассказывал, как его бойцы выслеживали добычу и наносили удар без предупреждения. Затем он показал мне блокнот, найденный на теле Ньяня. Целый раздел маленькой зеленой книжечки был посвящен отчетам о наблюдении за Фитем, Чунгом и мной. В течение нескольких месяцев, пока мы работали над проектом Танми, вьетконговец тщательно отслеживал наши перемещения в общине и за ее пределами. «18 мая, 9.30 утра — зеленый джип въехал в деревню Баоконг». «22 мая: зеленый джип, Фить, Чунг и американец в Баоконге и Лапдьене [деревня]». «28 мая: Фить и сержант во всех деревнях; Фить спит на сторожевом посту».

Информаторы Ньяня держали его в курсе наших действий — точно так же, как наши информаторы сообщали нам о его действиях. И хотя не было ничего удивительного в том, что наши противники в этой странной войне действовали так же, как и мы, чтение таких записей отрезвляло. Про себя я в очередной раз решил быть более осторожным в своих перемещениях по Хаунгиа.

*****

Сообщение оказалось вызовом. Полковник Маршалл, верный своему слову, рассказал о своей встрече с дружелюбным северовьетнамским пленным в Хаунгиа, и на следующий день я должен был привезти Ланя в офис бригадного генерала Джеймса Герберта. Найти офис было легко — он находился на втором этаже «Восточного Пентагона» — штаб-квартиры Командования американских войск в Сайгоне.

Я заставил вьетнамца надеть по этому случаю свою северовьетнамскую форму — это повышало его авторитет. На окраине Сайгона я объехал контрольно-пропускной пункт американских военных полицейских, промчавшись на своем зеленом полицейском джипе по левой полосе, затаив дыхание. У меня не было никаких документов на Ланя и никаких командировочных предписаний, которые могли бы удовлетворительно объяснить американскому военному полицейскому, что я делаю в Сайгоне в сопровождении пленного северовьетнамца. Мы подъехали к огромному желтому зданию, в котором располагался штаб Командования, и притормозили у поста охраны у ворот. Я снова затаил дыхание, но военный полицейский заметил мои черные капитанские планки, и отдав честь, пропустил нас через ворота с четким «Доброе утро, сэр». Он даже не взглянул второй раз на Ланя.

Пока мы парковали джип, и подходили к последнему заграждению — пешеходным воротам, у которых также стоял высокий полицейский — Лань таращился на впечатляющее здание. Нам повезло, полицейский тоже отдал честь, пропустив нас без вопросов. Видимо, наш личный состав в столице не распознал бы солдата НВА до тех пор, пока он не направил бы на них АК-47 и не открыл огонь.

Оказавшись внутри здания, мы прошли всего несколько шагов до кабинета генерала Герберта на втором этаже. Несколько с иголочки одетых штабных офицеров в коридоре уставились на нас, но никто не потрудился что-либо спросить. Небольшая табличка на двери кабинета генерала Герберта извещала о том, что сейчас мы войдем в кабинет заместителя начальника штаба по гражданским