— Девятнадцать, — повторил я. — Тогда почему тебя не призвали в армию?

— Потому что у меня нет удостоверения личности, и я не зарегистрирован ни в одном районе, дайви.

— Как тебя зовут? — резко спросил я. Принесли еду, и я уже начал терять терпение.

— Линь, — ответил он, быстро натирая мой левый ботинок.

— Послушай, Линь, ты должен пойти в армию добровольцем. На службе ты будешь получать хорошее питание три раза в день, и у тебя будет ночлег и немного денег.

— Я бы с удовольствием, дайви, — ответил он, — но когда я попытался, мне сказали, что нужно получить удостоверение личности в полиции, а полиция не любит уличных жителей, поэтому я просто продолжаю чистить обувь.

Я был голоден и не настроен на дальнейшие споры, поэтому заплатил ему сто пиастров и сказал, что если он когда-нибудь окажется в провинции Хаунгиа, то пусть найдет меня, и я устрою его в армию. Войска подполковника Хау остро нуждались в пополнении.

При упоминании названия провинции будущий солдат улыбнулся и скрылся в глубине ресторана в поисках новых клиентов. Северовьетнамское чувство порядка и дисциплины Ланя оскорбить оказалось еще легче, чем мои, и он бросил на меня взгляд, выражающий суровое неодобрение. История молодого Линя вызвала у нас двоих одинаковое отторжение.

*****

Мы прибыли к «Белому дому» незадолго до назначенного времени. Охранник на воротах окинул нас с Ланем любопытным взглядом, но нам снова удалось пройти. Войдя в здание, мы оказались в небольшом фойе, за которым располагалась роскошный холл. В одном конце помещения находился бар, за стойкой которого сидели две молодые вьетнамские девушки в бирюзовых платьях ао дай. Посередине возвышался большой круглый стол, в центре которого находилась «ленивая Сюзанна»[40]. Ковер был толстый, с разрезным ворсом — такой, на котором остаются отпечатки ног. Это было такое место, где кажется естественным разговаривать шепотом. Лань, усевшись на диван, был ошеломлен непривычной обстановкой. Я снял шлем и экипировку и присоединился к нему, чувствуя себя не в своей тарелке в полевой тропической униформе в стране блюза. Я напомнил Ланю, чтобы он держал ноги подальше от мебели.

Через несколько минут в дверь вошел седовласый мужчина, оказавшийся господином Триппе. Заметив нас на диване, он радушно представился. Я объяснил Ланю, что наш хозяин — личный представитель президента Никсона. Лань начал что-то бессвязно лепетать, и я «перевел», что для него большая честь познакомиться с таким высокопоставленным человеком. Мистер Триппе рассмеялся и приобнял вьетнамца за плечи.

— Пройдёмте в мой номер, я вам кое-что покажу, — пригласил он. В своем номере Триппе достал письмо от Линдона Джонсона, в котором бывший президент приглашал его заехать к нему на ранчо «Эл-Би-Джей», когда он вернется в Штаты. Лань был не единственным, на кого повлияли связи мистера Триппе. Это был человек, представлявший интересы президента Никсона, которому он должен был отчитаться по возвращении в Штаты, и одновременно являвшийся доверенным лицом демократа номер один в стране. Лань был поражен. Вот он, простой бывший солдат НВА, посещает посланника президента в самом центре города, для освобождения которого он прибыл на юг, спустя всего несколько недель после того, как был захвачен в плен в обрушившемся бункере.

Остаток нашего общения с Триппе пролетел незаметно, пока Лань отвечал на ряд вопросов о своей службе в армии Северного Вьетнама. Нашего хозяина особенно интересовало, обещали ли Ланю и его товарищам, что наступление Нгуен Хюэ приведет к прекращению огня. Лань ответил, что им ничего не говорили о прекращении огня — только о том, что наступление позволит им «освободить значительную часть» Южного Вьетнама. Господин Триппе спросил вьетнамца, не хочет ли он передать какое-либо послание президенту Никсону. Лань ответил без колебаний.

— Пожалуйста, передайте президенту, что мои бывшие товарищи ведут упорную борьбу, потому что их ввели в заблуждение относительно ситуации на юге. В отличие от меня, у них нет возможности узнать это, и поэтому они будут продолжать упорно сражаться. Американцы должны бороться вместе с южновьетнамцами, чтобы наши лидеры в Ханое поняли, что мир в моей стране восстановят переговоры, а не кровопролитие. Я очень скучаю по своей семье и родной деревне на севере. Если президенту Никсону удасться установить мир, я смогу вернуться домой, и весь вьетнамский народ будет мне благодарен. Пожалуйста, передайте ему это от меня.

Господин Трипп был тронут этим обращением. Он схватил Ланя за руку обеими своими огромными лапами и заверил его, что президент получит его послание. Затем он поблагодарил нас обоих и вежливо удалился, чтобы подготовиться к ужину.

Лань был в восторге и трещал без умолку всю дорогу до Баочая. Он был потрясен осознанием того, что действительно разговаривал с посланником американского президента и имел возможность донести до него свои пожелания о мире. Он неоднократно заверял меня, что никогда не забудет этот опыт. К этому времени впечатлительный Лань, казалось, был полностью убежден, что я практически всемогущ. Разве я не говорил ему, что если он будет сотрудничать со мной, то сможет помочь восстановить мир во Вьетнаме? И теперь, всего несколько недель спустя, он беседовал с американским генералом и послал президенту Никсону своеобразное предложение о мире!

XIV

Прощай, дайви

Это была опасность, которую едва удалось избежать, но к июлю мы уже знали, что наши ополченцы с большим трудом одержали победу над измотанными регулярными войсками Ханоя. С падением Куангчи и окружением Анлока наступление Нгуен Хюэ достигло своего апогея, не дождавшись того, что требовалось для уничтожения южновьетнамцев. Теперь, когда наступление пошло на спад, полковник Бартлетт начал настаивать на возобновлении программы «Феникс».

Моя служебная командировка в Дыкхюэ началась с тщетной попытки заинтересовать вьетнамцев программой «Феникс». Теперь настало время повторить попытку. Полковник Бартлетт был обеспокоен тем, что произойдет в провинции Хаунгиа, если мирные переговоры в Париже приведут к прекращению огня в конце 1972 года. Скорее всего, полагал он, операцию придется прекратить. Вьетнамское правительство разделяло эту озабоченность и выпустило новый официальный указ, предписывающий национальной полиции взять на себя всю ответственность за все операции в рамках «Феникса». До сих пор полиция играла в этих действиях второстепенную роль по сравнению с военными. По всей видимости, сайгонское правительство понимало, что если военные операции, скорее всего, будут ограничены условиями любого прекращения огня, то полицейские операции смогут быть продолжены. Превращая «Феникс» в полицейскую программу, правительство надеялось создать антикоммунистическое оружие, способное пережить условия грядущего политического урегулирования. В провинции Хаунгиа это означало, что нам