Анлока были найдены мертвые танкисты НВА, прикованные к своим подбитым машинам. И СМИ, и Министерство информации президента Тхьеу с ликованием подхватили эту историю и привели ее в качестве доказательства того, что северовьетнамские танкисты были вынуждены воевать по приказу своего руководства. На самом деле ханойские танкисты были элитными, энергичными и высокомотивированными бойцами и вполне могли приковать себя цепями к своим танкам в знак решимости дань то ден куой кунг («сражаться до конца»).

В отношении характера нашего северовьетнамского противника и американцы, и южновьетнамцы выдавали желаемое за действительное. В 1972 году нередко можно было услышать, что рядовой солдат НВА описывается как неохотно идущий на службу призывник, плохо обученный и мотивированный в первую очередь страхом перед дисциплинарным взысканием со стороны офицера-политработника своего подразделения. Нередко до нас доходили сообщения о том, что при обыске тел северовьетнамцев были обнаружены различные виды наркотиков, или о том, что северовьетнамские солдаты сражались в том или ином бою, как будто находясь в каком-то трансе. Все это якобы доказывало, что ханойское командование вынуждено подкармливать своих бойцов стимуляторами, чтобы добиться от них тех жертв, которых требовали штабы. Подобные сообщения были весьма распространены и подчеркивали нежелание американцев и южновьетнамцев признавать, что коммунистические солдаты могут быть истинно верующими в свое дело. Поскольку по всем нашим представлениям северовьетнамцы вели несправедливую агрессию, было как-то немыслимо, чтобы их солдаты могли демонстрировать храбрость в отсутствие внешних стимулов или суровых руководителей. Но, как я быстро понял, большинство северовьетнамских солдат выросли в жестко контролируемом информационном коконе, и они были убеждены в справедливости своего дела. Знание того, что дядюшка Хо требовал изгнания американцев и воссоединения страны, было достаточным тонизирующим средством для среднестатистического северовьетнамского солдата для поддержания мотивации на поле боя.

В июне атаки северовьетнамцев возобновились, и нам пришлось перебрасывать свои подразделения из одной общины в другую, поскольку батальоны противника продолжали по ночам занимать наши населенные пункты, чтобы вынудить правительство применить авиацию и артиллерию. Более крупные бои развернулись в общине Аннинь, затем давление переместилось на окраины Баочая (где в апреле жители закапывали рис). Одно из подразделений противника на два дня перерезало шоссе № 1, а части 101-го северовьетнамского полка вернулись и захватили западную окраину города Чангбанг. На этот раз упрямому 101-му полку удалось продержаться пять дней, после чего он отступил под ударами десятков самолетов. Именно во время этого боя южновьетнамский самолет A-1E «Скайрейдер» сбросил бомбу с напалмом, которая, не долетев до цели, сожгла группу детей. Бдительный фотокорреспондент запечатлел паникующую девочку, бегущую голышом по шоссе № 1, и этот снимок стал одним из самых запоминающихся за всю войну. Хаунгиа полыхала по всем фронтам, и наши ресурсы были на пределе. Каждый раз, когда наши отряды ополчения с большим трудом отбрасывали коммунистическое подразделение, разрушались удерживаемые правительством населенные пункты, появлялись новые беженцы, которые ложились тяжелым бременем на плечи правительства, и обе стороны страдали от кровопролития, — причем коммунисты оказывались на втором месте.

Но северовьетнамцы были неумолимы, и полковнику Бартлетту пришлось смириться с тем, что Баочай оказался под угрозой окружения. Силы нашего ополчения с полной самоотдачей пытались сдержать наступление на прежнем уровне. Некоторые жители Баочая уже спокойно уехали в Сайгон «навестить родственников», и в воздухе ощущалось напряжение. Несмотря на то, что коммунисты обстреливали центр провинции всего два раза, из одного номера журнала «Звезды и полосы» мы узнали, что живем в «часто обстреливаемой столице Баочай».

Наша реальная проблема в столице провинции была проста. Сможем ли мы и дальше успешно справляться с наступлением Нгуен Хюэ, зависело, по сути, от северовьетнамцев. На нынешнем уровне — при наличии трех северовьетнамских полков — наши ополченцы Хаунгиа были способны реагировать на каждое последующее вторжение противника в провинцию. Но если вражеский командир увеличит свои силы, перебросив еще один полк, наши ополченцы окажутся под угрозой перенапряжения. Осознав эту опасную обстановку, полковник Бартлетт был вынужден задуматься о том, какие действия могут потребоваться в случае такой эскалации. В худшем случае, рассуждал он, северовьетнамцы могут полностью окружить и, возможно, даже захватить Баочай. Противник мог решиться на такую попытку ради престижа, который давал захват столицы провинции. Полковник также полагал, что такое поражение может произойти только в том случае, если северовьетнамцы направят дополнительные силы.

Поскольку мы не могли знать замыслы северовьетнамского командования, полковник Бартлетт посоветовал подполковнику Хау строить планы на самый худший случай и начать незаметную подготовку к обороне окруженного Баочая. Помимо создания достаточных запасов продовольствия и боеприпасов, полковник Бартлетт предложил нанести краской крупные идентификационные номера на крыши ключевых зданий, расположенных вдоль и поперек главной улицы города. Эти номера облегчат связь и координацию с воздухом в случае, если Баочай постигнет та же участь, что и Анлок — полковник выяснил, что в Анлоке авиационная поддержка была затруднена из-за неспособности наземных войск направить пилотов ВВС в те места в городе, которые были захвачены противником. Предложение полковника Бартлетта позволило бы решить эту проблему. В случае проникновения северовьетнамцев на любой участок Баочая мы могли бы вызывать авиацию для нанесения ударов по нападающим, ориентируясь на номера на крышах домов. На больших белых прямоугольниках были нарисованы черные цифры, которые были хорошо видны сверху. Никому из нас не хотелось думать о неприятной перспективе вызывать авиаудары по собственному дому, но с такой ситуацией приходилось мириться. Северовьетнамцы уже продемонстрировали свою готовность жертвовать подразделениями, чтобы заставить правительство бомбить населенные пункты. Следующим логичным шагом было бы довести таким же образом войну до Баочая.

Но полковнику Бартлетту пришлось столкнуться с другой, более деликатной проблемой. Если станет ясно, что силы провинциального ополчения больше не в состоянии сдерживать северовьетнамских захватчиков, то в какой момент он должен будет запросить свое начальство вывести 43-ю группу из Хаунгиа? Это был деликатный вопрос, так как вывод под давлением противника группы советников наверняка нанесет урон моральному духу оставшихся в провинции южновьетнамцев. Уже сейчас, когда все больше жителей Баочая уезжали в Сайгон, мои коллеги по разведотделу капитана Нга стали в шутку спрашивать меня, не собираюсь ли я тоже уехать в Сайгон. Их шутки были веселыми, но в них отражалась и искренняя озабоченность.

Для тридцати с лишним американцев, входивших в сокращающуюся 43-ю группу, перспектива бросить своих коллег, если обстановка станет тяжелой, была неприятна. Почти никто не хотел покидать Баочай, если ситуация ухудшится, и мы окажемся в окружении. Лично мне роль крысы, покидающей тонущий корабль, была отвратительна. С профессиональной точки зрения я понимал, что, сбежав под давлением врага, мы уже никогда не сможем вернуть уважение