не болел малярией и не лежал в медпункте в Камбодже — с момента своего выхода из Северного Вьетнама и до попадания в плен он постоянно находился в составе своего подразделения. В качестве командира разведывательной группы Лань участвовал в нескольких боях в провинции Тэйнинь. Его утверждение о том, что он присоединился к своему подразделению только после того, как оно переправилось через реку, было удобной выдумкой, которую он придумал, чтобы освободить себя от дальнейших допросов. После переправы через реку в ночь с 10-го на 11-е мая Лань вместе со своим подразделением выполнял задачи по проверке и охранению места расположения передового командного пункта полка. В день пленения он с двумя товарищами занимал наблюдательный пункт, прикрывавший южные подступы к этому командному пункту. Они открыли огонь по превосходящим силам южновьетнамцев, чтобы предупредить командный пункт о приближающейся опасности и дать своим товарищам время для отхода. Лань был уверен, что при наличии карты он сможет определить ряд мест, через которые проходило его подразделение с марта и до момента своего пленения. Он был готов это сделать, но не без опасений. Воспоминания об авиаударах, пережитых им до своего пленения, были все еще яркими, и ему явно не нравилась его новая роль информатора. До Ван Лань не был Хай Тьетом. Он пережил травмирующую схватку с совестью и, не в силах больше оставаться неприкаянным, все еще испытывал отвращение при мысли о разрыве веры со своими товарищами. Принятое им решение было самым трудным в его жизни. Во имя высшего блага — установления мира в своей стране — он будет сотрудничать с нами.

Я заверил встревоженного Ланя, что он принял правильное решение, и пообещал ему нашу полную поддержку в деле обретения свободы. Затем я поспешил на другую сторону улицы, чтобы сообщить хорошие новости полковнику Бартлетту. Полковник будет рад узнать о вербовке Ланя не только из тактических соображений. От Джерри Кристиансена, моего сержанта по разведке, мы узнали, что некоторые бойцы из 43-й группы были совсем не рады видеть меня с пленным северовьетнамцем на буксире. Для многих наших бойцов Лань был так же виновен в гибели сержанта Арсенó, как если бы он был солдатом подразделения, устроившего засаду. Они возмущались его привилегированным образом жизни и не скрывали своего недовольства тем, что я, по их мнению, не соблюдаю меры безопасности в отношении Ланя, который к этому времени уже носил мою рацию. Полковник Бартлетт не обращал на них особого внимания, сохраняя свою решимость позволить мне использовать свои неортодоксальные методы работы. Когда сержант Кристиансен сообщил, что несколько недовольных бойцов собираются заявить полковнику протест с «требованием» не допускать военнопленных в расположение группы, полковник Бартлетт ехидно заметил: «Пусть протестуют. Я прекрасно знаю, что и зачем вы делаете. Выгоды проекта намного превосходят все воображаемые риски, которые они могут себе придумать». Как выяснилось, никто так и не решился обратиться к полковнику, и бедный сержант Кристиансен продолжал терпеть нападки своих узколобых коллег[37].

Полковник был рад узнать, что рядовой Лань вдруг стал сержантом Ланем. Он попросил меня не терять времени и получить от нашего нового источника список целей, чтобы как можно скорее организовать авиаудары. Вертолет будет предоставлен на следующий день, если я захочу взять Ланя на разведку в район общины Аннинь. Приняв решение, я поспешил вернуться на виллу, чтобы проинформировать Ланя, пока он не успел передумать.

На протяжении следующей недели мы с Ланем провели вместе бесчисленное количество часов, намечая цели, которые он описывал по памяти. В течение этой недели под руководством Ланя мы обнаружили и уничтожили ударами с воздуха командный пункт в районе общины Локзянг и бункерный комплекс ротного размера, расположенный за рекой у общины Аннинь. Основываясь на его воспоминаниях о переправе 271-го полка через реку, мы вызвали B-52 для нанесения удара по одному из районов базирования. Бомбы, сброшенные в результате внезапного налета, сильно потрепали взвод вражеских саперов, имевших несчастье занимать этот район. После того как Лань сообщил, что местом для лагеря его подразделения была заброшенная каучуковая плантация на шоссе № 1 на территории Камбоджи, мы снова вызвали на помощь бомбардировщики B-52. Мы с полковником Бартлеттом были рады такому конкретному доказательству того, что наш эксперимент удался, но Лань не разделял нашего восторга. В течение всего этого периода мы с Сангом должны были внимательно следить за тем, как он относится к своей новой роли, и к чести бедного Ланя, своими результатами он не гордился.

*****

В мае ханойские части подверглись в провинции Хаунгиа жестокому и дорогостоящему избиению. Когда 271-й и 24-й полки отступили, они оставили после себя тела более пятисот человек. Позже мы узнали, что оба полка были вынуждены эвакуировать около пятисот раненых солдат. Учитывая, что общая численность двух частей составляла чуть более двух тысяч человек, это означало, что их потери составили более 50 %, из которых лишь незначительная часть попала в плен. Наши же потери составили около ста человек убитыми и около двухсот двадцати пяти ранеными, или менее 5 % от общей численности личного состава. Столь значительная победа региональных сил провинции Хаунгиа над частями северовьетнамской армии вынудила генерала Миня, командира южновьетнамского корпуса, похвалить региональные силы провинции Хаунгиа как «лучшие в Республике Вьетнам». В результате неожиданной победы над коммунистами моральный дух наших солдат резко вырос. Офицеры и солдаты провинции Хаунгиа гордились своими действиями, — и полковник Тхань гордился бы ими.

Масштабы насилия во время атак Нгуен Хюэ поразили меня. В 1971 году крупные бои в Хаунгиа приводили, возможно, к потерям в десять-двадцать человек с каждой стороны, теперь же в бой были брошены целые полки северовьетнамских войск с приказом удерживать сельские районы как можно дольше. Некоторым северовьетнамским частям даже было сказано, что они получат подкрепление, хотя на самом деле никакого подкрепления не предусматривалось. В Хаунгиа генерал Зиап жертвовал полками так, будто это были роты. В других районах Вьетнама, например, в Анлоке, в бой вводились целые дивизии, которые несли чудовищные потери. Я видел один протокол допроса северовьетнамского солдата, который оказался единственным выжившим из батальона в триста человек, уничтоженного в одно мгновение прямым попаданием бомб с самолета B-52 в каучуковом лесу недалеко от Анлока.

Мне, как американцу, было практически невозможно понять готовность северовьетнамского командования жертвовать своими людьми столь бесцеремонно и массово. Даже если мне казалось, что я понимаю всю глубину мотивов отдельного солдата-коммуниста, я все равно должен был испытывать благоговение перед его храбростью и самоотверженной готовностью к самопожертвованию. Например, на улицах