был миллион вопросов, многие из которых основывались на том, что он видел на экране моего электронного помощника — телевизора. За всю первую неделю я не задал ему ни одного вопроса, кроме как поинтересоваться его личным комфортом. Наши охранники прекрасно ему подыгрывали и относились к нему, как к старому другу. Они охраняли его, но делали это незаметно. Через неделю мы уже не запирали его комнату, хотя оружие в доме находилось под охраной. Однажды, уже в конце первой недели, я взял его с собой на центральный рынок Баочая, чтобы он купил зубную щетку и бритву. Около часа мы пробирались через пестрые прилавки. На деньги, которые я дал ему в обмен на северовьетнамскую валюту, Лань купил все необходимое. Он был поражен разнообразием и количеством товаров, предлагаемых местными торговцами — провинциальный рынок был далеко не похож на северовьетнамский кооперативный магазин. Вскоре мы перестали посылать за едой, и рискнули пойти в расположенный неподалеку ресторан «Тху Ань». Поначалу я нервничал, не решаясь брать его с собой на люди, — ведь если бы он сбежал, я не смог бы объяснить свою расхлябанность. Наконец, я открыто обсудил эту проблему с Ланем. Тот понимал, что может легко сбежать во время одной из наших вечерних прогулок, но знал и то, что связаться с коммунистическим подразделением оказалось бы не так-то просто. Даже если бы ему удалось ускользнуть от правительственных засад и каким-то образом найти вьетконговское или северовьетнамское подразделение, он мог рассчитывать лишь на то, что к нему отнесутся в лучшем случае с подозрением. И в конечном итоге, напомнил я ему, он должен ожидать, что его снова пошлют в бой, только во второй раз ему вряд ли так повезет. Лань понял это и заверил меня, что у него нет намерений пытаться бежать. Я поверил ему.

Однажды вечером капитан Санг пригласил Ланя к себе домой на ужин. Это был очень своевременный жест, который дополнил мои усилия по психологическому разоружению пленного. Капитан понимал, что мы все еще находимся на той стадии, когда нельзя задавать вопросы, которые можно истолковать как допрос. Вечер прошел хорошо, и Санг выяснил, что семья Ланя действительно соседствует с родственниками Санга в провинции Хатинь. Они провели спокойный вечер, вспоминая жизнь на севере. Наслаждаясь северовьетнамской кухней, приготовленной женой Санга, Лань и не догадывался о том, что его подвергают изощренному допросу. Капитан рассказал мне, что пленный спросил его, как долго ему предстоит жить с американцами, и выразил беспокойство по поводу того, что с ним в конце концов случится. В ответ офицер призвал его доверять американскому капитану, который пытается ему помочь.

Наш эксперимент шел по плану. Лань был сбит с толку нашим щедрым приемом и в растерянности забыл о своей позиции. Исчезли пустые взгляды, угрюмые кивки, стремление избежать моего взгляда, опустив глаза вниз, как будто он искал что-то на полу. Вместо них появился оживленный, напряженный и любопытный молодой человек, явно озадаченный окружающим миром и тем странным поворотом, который приняла его жизнь. Он даже впервые улыбнулся, когда я однажды сказал ему, что собираюсь найти ему южновьетнамскую жену.

— Никогда! — ответил он с улыбкой. — Я слишком молод, чтобы заводить семью, особенно с южанкой.

Однажды Лань загнал меня в угол, когда я надевал пистолетный ремень, готовясь к операции со взводом лейтенанта Туана.

— Как долго я буду жить здесь с тобой, дайви? Когда я приехал, то думал, что это на несколько дней. Я не понимаю, что происходит.

Я усадил своего растерянного собеседника в гостиной и объяснил ему, что на меня произвело впечатление его поведение во время словесной стычки с полковником Ту, и что в тот день мы с Сангом решили ему помочь. Мы были уверены, что человек с его интеллектом быстро поймет реальное положение дел в Южном Вьетнаме, если кто-то просто проявит заботу и расскажет ему об этом. Я подождал неделю, чтобы начать серьезный разговор, поскольку знал, что ему нужен отдых после травмы, полученной в плену, и заверил, что, хотя мы и хотели помочь ему, я не хотел допрашивать о его подразделении. Он был хорошим человеком, который никогда не стал бы предателем и не выдал бы информацию, которая могла бы навредить его бывшим товарищам. Как солдат, я уважал его за это качество и никогда бы не попросил его совершить бесчестный поступок. Наша цель, сказал я ему, — не допустить его попадания в лагерь для военнопленных, где он просто сгниет до конца войны. Но если мы хотим добиться успеха, он должен нам помочь. Лань внимательно кивнул.

Я объяснил, что моя настоящая цель приезда во Вьетнам — помочь восстановить мир и взаимопонимание между северовьетнамцами и их южными братьями. С момента своего приезда я увидел уродство и кровопролитие, к которым привела война, и был в ужасе от продолжающихся убийств вьетнамцев вьетнамцами. Если я и другие американцы, подобные мне, хотят добиться успеха в деле мирного сосуществования двух Вьетнамов, нам необходимо понять точку зрения северовьетнамцев на войну. Если бы он смог объяснить мне события своей жизни, которые привели к тому, что он стал солдатом, я бы смог продолжить свои усилия по восстановлению мира во Вьетнаме, чтобы он смог вернуться в провинцию Хатинь. Я пообещал, что если пленный сможет предоставить мне такую информацию, то я не допущу его попадания в тюрьму.

Лань охотно откликнулся на это обращение. Он заверил меня, что тоже желает мира своей стране, и отметил, что сразу убедился в том, что я хороший человек. Он пообещал, что будет работать со мной для достижения нашей общей цели. Пленник также сказал, что если я захочу что-то узнать, мне нужно будет только спросить его, и он постарается ответить. Он был благодарен мне за понимание тех сложных обстоятельств, в которых он оказался, и за обещание не спрашивать его о 271-м полке. Я был добр к нему, и он хотел сотрудничать со мной, потому что мы оба хотели мира для его страны. Установив основные правила нашей беседы, мы с До Ван Ланем вместе проследили события его жизни, которые привели его в бункер в деревне Аннинь и, в конечном счете, в мои руки.

*****

Лань вырос в среде, где правительство и партия постоянно подчеркивали достоинства марксистско-ленинской жизни. Успешное развитие социалистического государства в Северном Вьетнаме под руководством председателя Хо Ши Мина было постоянной темой в школе, где его и его друзей учили, что общинный образ жизни — разделение государственного богатства между