— Ты голоден?

Кивок. Я послал охранника за едой.

— Хочешь пить?

Опять кивок.

— Пьешь пиво?

Попытка чуть расшевелить его. Он безжизненно покачал головой.

— Чай?

Конечно. Еще один кивок. С тех пор, как я его забрал, он так и не произнес ни единого слова.

Пришел охранник с большой тарелкой пропаренного риса, миской овощей и маленькой рыбкой на тарелке. Я пригласил гостя поесть. Он молча повиновался, и вся еда исчезла в считанные минуты. Тем временем я попросил одного из охранников сходить на рынок и купить сандалии и недорогую гражданскую одежду, а потом попросить горничную сделать в ней все необходимые переделки — водить своего нового подопечного по рынку я еще был не готов.

Следующим шагом было приведение его в порядок. Он выглядел и вонял так, словно не мылся несколько недель, что, наверное, было правдой. Я привел его в ванную и велел принять душ. Услышав звук льющейся воды, я открыл дверь, чтобы забрать его форму, и увидел, что вместо того чтобы принимать душ стоя, он сгорбился на полу под краном и брызгал на себя воду руками. Я забрал его ханойское обмундирование, оставив вместо него черные брюки и белую рубашку, которые мне только что принес охранник. Его форму мы сохранили для дальнейшего использования.

Когда он вышел из ванной, я сказал ему, что в новой одежде он выглядит как деп чай («красавчик»), и проводил его в комнату. По-прежнему никакой реакции, только угрюмый взгляд. Его комната находилась прямо напротив моей и была обставлена кроватью, тумбочкой, журнальным столиком и семнадцатидюймовым переносным телевизором. Я включил телевизор и показал селектор каналов. Телевизор принимал только два канала: станцию американских вооруженных сил и 9-й канал — правительственную станцию Сайгона. Телевизор вызвал и первую реакцию — широко раскрыв глаза, он сгорбился на полу и начал настраивать телевизор.

— Если устанешь, — сказал я ему, — выключи его вот здесь и ложись спать. Мне пора возвращаться на работу.

Он кивнул, не отрывая взгляда от телевизора. По сайгонскому каналу показывали кинохронику о северовьетнамских танках, подбитых «героическими защитниками Анлока». Я извинился и сказал Ланю, что мне придется запереть дверь, но если ему нужно будет в туалет, он может постучать, и охранник его выпустит. Еще один кивок означал его понимание. Перед уходом я проинструктировал охранников о том, что один из них должен сидеть в гостиной у двери заключенного. В доме было полно оружия всех видов, и пока, по крайней мере, мы должны были предполагать, что наш новый гость настроен враждебно. Я также сказал начальнику охраны, чтобы он передал всем, что с пленником нужно обращаться как с членом семьи.

Вернувшись в штаб, я забрал копию протокола краткого допроса пленного. Из него я узнал, что До Ван Лань — девятнадцатилетний уроженец провинции Хатинь на юге Северного Вьетнама. Призванный в армию в возрасте восемнадцати лет, он прошел начальную военную подготовку в лагере к северо-западу от Ханоя и был распределен в 271-й полк, который изначально был ополченческим, и большинство бойцов в нем являлись уроженцами Хатиня и соседней провинции Нгеан — родины Хо Ши Мина. Лань со своими товарищами начали свой поход на территорию Южного Вьетнама в ноябре 1971 года, и долгий путь занял более ста дней. Лань рассказал своему следователю, что по дороге заразился малярией и пролежал в камбоджийском медпункте до самого своего пленения. Он утверждал, что стычка, в которой он попал в плен, была его первым боевым столкновением.

С протоколом в руках я зашел в отдел Военной службы безопасности к капитану Сангу. Тот просмотрел протокол, и когда дошел до места рождения заключенного, приподнял бровь.

— Это будет легко проверить, — заметил он. — Он говорит, что он из моей родной общины. Если это правда, то у нас есть общие знакомые. Если он лжет, я сразу же узнаю об этом.

Пока мы обсуждали мой план, один из сотрудников Санга принес две большие колы. Вкратце я предложил капитану превратить молодого заключенного в сотрудничающего с нами информатора, используя достойное обращение и немного психологии. Я был уверен, что о ситуации на юге ему рассказывали только самое плохое и, несомненно, напичкали страшными историями об американцах. Я описал Сангу, как испуганный пленник замялся, как только встретил меня. Пробить его защиту было несложно, и Санг мог помочь, сыграв роль «собрата-северянина». А если эти два человека окажутся из одной общины — тем лучше.

Санг отнесся к этому проекту с энтузиазмом. Сговорчивый пленный северовьетнамец мог помочь нам во многих отношениях. Он не только мог бы рассказать нам о своем подразделении, но и наверняка обладал множеством полезных сведений о ситуации в Северном Вьетнаме и обстановке на тропе Хо Ши Мина. Я признался Сангу, что у меня есть личный интерес к нашей затее, — мне давно хотелось узнать, что же побуждает наших северовьетнамских противников сражаться так упорно, как они это делают. До Ван Лань должен был помочь мне прислушаться к древнему совету: «Знай своего врага».

Я вернулся на виллу, преисполненный энтузиазма по поводу нашего нового предприятия и уверенный, что мы сможем пробить защиту До Ван Ланя. Пленный спал глубоким сном на полу, завернувшись в одеяло, которое снял с кровати. Позже, когда я попытался уложить его на кровать, он сказал охраннику, что от движения пружин кровати его тошнит. Ранее он также сказал, что точно умрет от холода, исходящего от кондиционера в комнате. Оказалось, что для того, чтобы пленный чувствовал себя как дома, нам придется отключить кондиционер, повесить в комнате гамак и выпустить на волю несколько комаров, чтобы они составили ему компанию.

В течение следующей недели растерянный северовьетнамец жил с нами как член семьи. Когда до него постепенно дошло, что его не собираются пытать или казнить, он начал раскрепощаться, хотя первые его разговоры велись с горничной и охранниками. Меня он по-прежнему боялся. Горничная рассказала, что пленник засыпал ее вопросами об американцах. Все ли американцы богаты, как те, которых он видел в Хаунгиа? Сколько они платят вьетнамцу, который на них работает? Сколько это будет в северовьетнамских деньгах? К концу первой недели он начал утрачивать свой взгляд раненого животного и рискнул заговорить со мной. Когда лед был сломан, настала моя очередь быть допрошенным. Как долго я изучал вьетнамский язык? Был ли я женат? Сколько денег я зарабатывал в звании капитана? Добровольно ли я поехал во Вьетнам? Почему? Считаю ли я, что моя винтовка М-16 так же хороша, как АК-47? У него