В отличие от идиллической жизни на севере, Лань вспоминал наглядные описания бедствий, царивших в Южном Вьетнаме, которые давали их учителя. «Наши южные братья, — вспоминал он, — живут под жестокой пятой американцев и их марионеток. В зале деревенских собраний нам даже демонстрировали фильмы о бедственном положении южан. В этих фильмах показывали нищих Сайгона и сцены избиения людей дубинками американской военной полицией и вьетнамцами. Лектор рассказывал о том, что южновьетнамцы живут как заключенные. Многие пожилые люди в общине плакали, когда смотрели эти фильмы, а некоторые родители считали, что они обязаны отправить своих сыновей в армию, чтобы помочь прекратить страдания бедных собратьев на юге. Все боготворили дядюшку Хо, и когда он рассказывал о наших порабощенных товарищах на юге, женщины плакали.

Лань вспоминал, как в его деревне росло чувство патриотического возмущения в связи с усилением американского вмешательства во Вьетнаме в 60-е годы. Он не был уверен в том, что американцы настолько плохи, как об этом говорило правительство, до лета 1966 года, когда два американских самолета F-105 разбомбили среднюю школу в местной общине, убив и ранив большое количество учеников. После этой трагедии он начал верить сообщениям о том, что американцы убивают и пытают людей на юге страны.

Принятие такой версии событий во Вьетнаме привело его к следующему шагу. Когда ему исполнилось восемнадцать лет, Лань добровольно пошел на военную службу. Он знал, что его все равно призовут в армию, и надеялся, что, записавшись добровольцем, сможет попасть в военно-воздушные силы. Но, будучи сыном бедняка, не имевшего никаких политических связей, Лань вскоре выяснил, что у него нет шансов попасть в сравнительно небольшие ВВС.

Во время начальной военной подготовки несколько сотен новобранцев из курса Ланя были в целом воодушевлены общей задачей. Несмотря на рассказы о трудностях проникновения и опасностях фронта, большинство новобранцев были одержимы идеей выполнения «торжественной миссии». Многие из них даже обращались в местные тату-салоны и наносили на себя патриотические лозунги. Наиболее популярными были лозунги «Родился на Севере — умри на Юге» и «Иди на Юг и нападай на американцев».

Когда тринадцать дивизий Народной армии начали наступление Нгуен Хюэ, политрук роты Ланя сообщил бойцам, что в результате наступления удастся освободить значительную часть Южного Вьетнама. Повсюду части Народной армии будут встречены как освободители, говорили им, так же как жители города Анлок встретили своих северовьетнамских братьев. Анлок, похвастался политрук, был полностью освобожден нашими войсками. Марионеточного президента Тхьеу удерживают у власти только американские войска, две дивизии которых были постоянно расквартированы в Вунгтау для противодействия любым попыткам переворота. Если Тхьеу понадобится их защита, американцы были готовы окружить его дворец по первому требованию. Политработник предупредил Ланя и его товарищей, что американцы и их марионетки очень упрямы и не остановятся ни перед чем, чтобы сохранить власть над южновьетнамским народом. Жестокие садисты, американцы пытали и казнили всех, кто имел несчастье попасть в их руки.

Во время этой первой беседы я не пытался оспорить ни одно из заявлений Ланя. Мне было интереснее дать ему возможность подробно рассказать о том, что именно сделало его тем человеком, которым он был в день пленения. Его слова подтвердили мою уверенность в том, что воспитание на севере и обучение как солдата НВА сделали его прекрасным кандидатом на разочарование. По мере того как я слушал его рассказ о пережитых им трудностях, то все больше убеждался в том, что нам с Сангом удастся его переубедить. Картина жизни на юге, которую рисовали ему коммунистические политруки, просто не выдерживала проверки реальностью. Видеть — значит верить, ведь мы воочию познакомили его с жизнью в Южном Вьетнаме. Уже сейчас он испытал многое, что противоречило тому, во что его заставляли верить. До Ван Лань становился растерянным молодым северовьетнамцем, и теперь настало время усугубить его растерянность.

В тот день, когда я сказал ему, что пришло время отправиться в Сайгон, Лань расплылся в улыбке и с энтузиазмом вскочил со стула. Через несколько минут он был готов к поездке. Схватив свою М-16 и бандольеру с патронами, я предложил ему следовать за мной, и мы отправились в путь на моем зеленом полицейском джипе.

Дорога из Баочая, как только она пересекается с шоссе № 1, проходит мимо большого глиняного карьера, и я остановил джип у него и, выбравшись наружу, достал свою М-16. Лань сидел в джипе с недоуменным выражением лица, пока я не предложил ему выйти. Он бросил на меня недоуменный взгляд, но подчинился. Взяв в руки М-16, я передернул затвор и подал патрон в патронник.

— Вот, — сказал я, сунув ему в руки винтовку. — Давай, стреляй в карьер.

Мои ладони уже немного вспотели. Ведь человек, которого я только что вооружил, попал в плен чуть больше недели назад, и то только после того, как был ранен и у него закончились патроны. Сейчас он вполне мог пристрелить меня и уйти на болото.

Лань нерешительно взял винтовку.

— Давай, — сказал я. — Она в режиме автоматического огня. Стреляй. Мы должны добраться до Сайгона.

Повернувшись в сторону ямы, он прицелился и двумя быстрыми очередями расстрелял весь магазин на двадцать патронов. Смеясь, он вернул мне оружие, заметив только, что «оно легкое и бьет не так, как мой АК-47».

Позже, когда мы ехали по шоссе № 1 в район Хокмон на окраине Сайгона, Лань начал смеяться.

— Знаешь ли ты, дайви, что когда ты остановил джип, я на секунду подумал, что ты собираешься меня застрелить!? Я до смерти перепугался, когда вышел из джипа.

Услышав это, я не мог удержаться от смеха, хотя мой юмор не относился к тому испугу, который я ему устроил.

— Это ты испугался!? — возразил я. — А я? Это я дал военнопленному заряженную М-16. Это я был так напуган, что у меня вспотели руки. Ты мог бы легко убить меня на месте.

К этому моменту мы уже въехали в городскую черту Сайгона, проехав левее мимо огромной военно-воздушной базы Таншонныт. Мы пересекли перекресток Байхьен, где во время наступления Тет происходило ожесточенное сражение, и я свернул на бульвар Катьманг — самый прямой путь в центр Сайгона. Промчавшись мимо элегантной многоярусной пагоды Виньнгием, мы стали практически пленниками транспортного потока, затем выехали на усаженную деревьями улицу Конгли, которая привела нас к Дворцу независимости президента Тхьеу. На