Слезы побежали по щекам Бакстера, а публика разразилась оглушительными аплодисментами, от которых, казалось, задрожали даже стены пещеры. Только музыка может позволить человеку заглянуть в такие невиданные глубины. Именно по этой причине Бакстер когда-то взял в руки гитару.

– Просто невероятно! – сказал он, наклонившись к Альме.

Улыбка озарила ее лицо.

– Я знаю.

Гитарист заиграл следующую композицию, более энергичную. Мелодия и ритмический рисунок звучали очень непривычно. Бакстер растворился в этих звуках. Он решил, что теперь фламенко станет любовью всей его жизни. Он даже не помышлял о том, чтобы исполнять фламенко, – ему никогда не достичь такого уровня мастерства, но отныне будет жаждать снова пережить подобные эмоции, когда под напором страсти и дерзости все остальное вдруг перестает иметь значение. Бакстер ясно осознал, что в этом мире, где от нас мало что зависит, есть много всего, во что стоит верить.

Простым смертным не под силу извлечь из гитары такие искрящиеся и свободные звуки. Бакстер понимал, что без вмешательства высших сил не обошлось, и ощущал присутствие бога. Сердце грозило вырваться из груди. Будь у души ремень безопасности, Бакстер непременно воспользовался бы им. Его больше не волновали возвращение домой, работа, даже вложенные в строительство особняков деньги. Он думал про суть, соль и цимес жизни и хотел прожить каждый ее миг, как последний, как это было, когда он выходил каждый вечер на сцену со своей группой. С глаз словно сошла пелена. Видела бы его сейчас Мия…

Вдруг… зрители снова зааплодировали, и все как один повернули головы. Женщина в красно-желтом платье, с темными волосами, убранными в низкий пучок с боковым пробором, вошла в пещеру, исполненная страсти и драматизма, которых Бакстеру в жизни в артистах видеть не доводилось. За ухом у нее красовался красный цветок. С появлением танцовщицы ощущение чуда в пещере только усилилось. С поразительным чувством ритма она аккомпанировала себе кастаньетами. Выражение ее лица при этом было настолько серьезным, что ни у кого не осталось никаких сомнений – на кону ее жизнь.

Дробь каблуков сотрясала сцену и эхом отзывалась в пещере. Гитарист ударил по струнам, певец захлопал в ладоши и затянул новую песню, а танцовщица, подобно лучу света, растворяла темноту пространства, размахивая юбкой, как матадор плащом. Предыдущую композицию Бакстер сравнил с божественным откровением. Но то было только начало. И вот их снова подхватил магический поток и в доли секунды унес в небеса.

Энергичные удары каблуками по сцене высвобождали бешеную энергию, которая по каменному полу доходила до ног Бакстера, поднималась по ним, захватывая его в плен ритмичных движений. Хотелось встать, кричать, танцевать. Закончился сон, в котором он жил три года после смерти Софии. Как же он ошибался, ограждая Мию от прошлого! А всего-то и надо было – просто жить. От всей души, с разгона, страстно, будто оседлав разъяренного быка, как в старые добрые времена, и тогда…

Он повернулся к Альме, которая сидела с закрытыми глазами. Она тоже находилась под влиянием момента. Недолго думая, Бакстер взял ее за руку, и когда Альма открыла глаза, наклонился и поцеловал ее в губы.

Все вокруг наполнилось смыслом, ее губы стали ключом к, казалось бы, закрытой навсегда двери. Когда Бакстер наконец оторвался от Альмы и посмотрел в ее зеленые глаза, мерцающие в сумраке пещеры, его взор затуманили слезы радости. Музыканты заиграли еще громче. Стук каблуков звенел, как басовая струна, вызывая дрожь во всем теле.

Бакстер улыбнулся и снова поцеловал Альму. Она положила руки ему на плечи и привлекла его к себе. В этот раз она поцеловала его, и Бакстер потерял всякое ощущение реальности, растворившись в Альме без остатка. Сердце выпрыгивало из груди. Он находился там, где должен был, и все остальное было не важно.

Последняя дробь каблуками, и музыка стихла. В пещере воцарилась полная тишина, словно случайный порыв ветра потушил тонкую свечу.

Бакстер сделал долгий вдох и вновь заглянул в зеленую глубину глаз Альмы. Он хотел бы остановить мгновение, поскольку чувствовал, что вместе с тишиной возвращался страх. Как будто он падал, не противясь, в бездну, а затем, почувствовав турбулентность, начал лихорадочно искать, за что зацепиться.

Не сейчас. Потому что все вокруг – абсолютно все – наполнилось смыслом. Бакстер вспомнил, что значит жить, быть молодым, свободным и с надеждой смотреть в будущее.

Уже в машине Бакстер увидел, что ему звонил Алан. Кто бы сомневался, проза жизни подстерегала на каждом шагу. Все еще находясь под впечатлением от концерта, люди выходили из пещеры с искренними улыбками на лице – сегодня они прикоснулись к великой тайне. Именно поэтому Бакстер посвятил свою жизнь музыке – для него она являлась свидетельством существования чего-то за гранью человеческого понимания.

Сегодняшний вечер стал тому бесспорным доказательством, и он хотел зажать это будоражащее чувство в кулаке, увезти его с собой в Кадейру, а оттуда и в Гринвилл, где с его помощью изменить их с Мией жизнь к лучшему. Как именно, он пока не знал. Только в одном был уверен точно – главное, не бояться. Меньше переживаний о ремнях безопасности, больше драйва.

И уж точно ему сейчас совсем не хотелось слушать сообщения от Алана. Тщета реального мира подождет, сообщение можно послушать утром. Разве не этому учат в Испании – откладывать все дела до утра, до mañana. А сегодняшний вечер стал торжеством музыки, ее мощи и животворящей силы.

Альма тоже забыла о неурядицах с братом и переживаниях из-за продажи дома. Иногда, пока они болтали с сидящими на заднем сиденье друзьями, она бросала на Бакстера взгляд, в котором отражалась целая гамма чувств, и ему не терпелось поскорее добраться до дома, чтобы побыть с ней наедине. Он вдруг понял, что не испытывает ни страха, ни чувства вины за то, что решил жить дальше и сделал в этом направлении большой шаг. Шаг, который отдалял его от Софии. Шаг, который приближал к ее сестре Альме. И его уже не волновало, что подумает Мия, потому что он был уверен: знай дочь, как ему сейчас хорошо, она только обрадовалась бы за отца.

Хорошо бы эта ночь продолжалась вечно.

Домой Бакстер и Альма вернулись в начале пятого. Сидя за столом на кухне, они пили вино и разговаривали. Про поцелуй никто из них не вспоминал. Говорили о