мероприятию плеяду блестящих докладчиков. В их числе были писатель Ральф Эллисон, а также Маршалл Маклюэн, исследователь в сфере коммуникационной теории, который выдвинул концепцию «глобальной деревни». Но самым ожидаемым докладчиком был доктор Мартин Лютер Кинг-младший. Розенфельд пригласил на конференцию и Баффеттов – они были в числе 5000 человек, которые собрались в спортзале Дарби на утреннюю воскресную программу.

Выступление Кинга-младшего называлось «Бодрствуйте во времена революции». Звенящим голосом он начал речь цитатой из стихотворения Джеймса Рассела Лоуэлла «Нынешний кризис», которое стало гимном борцов за гражданские права.

Правда всегда на эшафоте,

Ложь всегда на троне:

Но на этом эшафоте творится будущее,

И, скрытый дымкой неведомого,

В тени стоит Бог, храня Своих[378].

Ступив вслед за Ганди на путь ненасильственного сопротивления, он напоминал в своей речи о Нагорной проповеди. «Блаженны изгнанные за правду, – говорил он, – ибо их есть Царство Небесное. Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю»[379].

Слова доктора Кинга потрясли Сьюзи, но, возможно, не меньше ее поразило то, что Уоррен внимал ему как зачарованный[380]. Баффетт всегда ценил сильных, харизматичных ораторов.

Кинг был пророком. Своих последователей он призывал пригвоздить себя к этому видению, поднять его на плечи и нести по улицам. «Христианство, – говорил он, – учит нас, что сначала крест и лишь потом – венцы. Если человек не нашел, за что он готов умереть, он не годится для жизни»[381]. Одна из его фраз, которую он повторял во многих выступлениях, поразила сердце Баффетта и проникла в его разум[382]: «Законы нужны не для того, чтобы менять сердца, а чтобы сдерживать бессердечных».

Сьюзи то и дело твердила мужу, что жизнь не сводится к зарабатыванию денег. В октябре 1967 года, в разгар борьбы за гражданские права, он направил партнерам письмо, из которого было понятно, что в образе его мыслей произошли изменения. «Когда я был моложе и стройнее, я упорно стремился к доходности инвестиций, превосходящей рыночную. Теперь мои личные интересы заставляют меня принять более осторожную позицию. С нынешними условиями я не в ладах, но знаю одно: я не откажусь от прежнего подхода, логику которого понимаю. Даже если это будет означать отказ от большой и, по-видимому, легкой прибыли. Я не откажусь от него ради подхода, который мне не вполне понятен, который я не применял на практике и который может привести к значительной потере капитала».

Кроме того, он раскрыл личные цели, которые оказали влияние на его решение: «Моя экономическая цель должна быть такой, чтобы у меня оставалось время на неэкономическую деятельность. Я, вероятно, ограничусь тем, что достаточно легко, безопасно, выгодно и приятно».

Затем Баффетт ошеломил партнеров отказом от заявленной ранее цели ежегодно выигрывать у рынка 10 процентных пунктов. Теперь он намеревался выигрывать только по 5 пунктов ежегодно или зарабатывать 9 % – в зависимости от того, что окажется меньше. «Если кто-либо предложит лучшие результаты, – писал он, – вы вольны уйти, и я не буду вас за это винить».

Уоррен знал, что идет на риск. Некоторые из свежеиспеченных взаимных фондов показывали намного лучшие результаты, чем его партнерство.

И все же момент для своего решения Баффетт выбрал верно. В 1966 году индекс Доу-Джонса показал необычайно плохую доходность[383]. Уоррен не обращал внимания ни на рынок, ни на советы. В итоге партнерство обошло индекс Доу-Джонса на 36 пунктов, и это стало лучшим показателем за десятилетнюю историю. Это был неплохой момент для того, чтобы предоставить партнерам возможность переложить деньги в другое место.

Один из побочных эффектов этой стратегии заключался в том, что их доверие к Уоррену таким образом проходило проверку на прочность. Отчет по итогам 1967 года станет блестящим, второй раз подряд, но пока об этом знал только он. Партнеры должны были остаться с Баффеттом только из-за доверия к нему, согласившись на более скромные результаты.

Впервые вместо того, чтобы вложить еще больше денег, в январе 1968 года инвесторы вывели из партнерства чистый капитал в размере 1,6 миллиона долларов. Впрочем, таких было меньшинство: только 1 из 36 долларов был вложен в другое место. Когда через несколько недель Баффетт отчитался о результатах за 1967 год, оказалось, что Buffett Partnership, Ltd показало доходность в 36 %, по сравнению с 19 % прироста индекса Доу-Джонса. Таким образом, за два года доллар под управлением Баффетта прирастил более 60 центов. В это время доллар по Доу-Джонсу оставался всего лишь жалким долларом.

Как позже скажет Кеннет Гэлбрейт: «Финансовый гений – это растущий рынок»[384]. Теперь у Баффетта было больше времени для реализации личных интересов, о которых он говорил. После выступления Кинга Баффетт с легкостью согласился на предложение Розенфельда стать попечителем Гриннеллского колледжа. Естественно, его сразу же включили в финансовый комитет, где он оказался среди группы единомышленников. Председателем комитета был Боб Нойс, глава компании Fairchild Semiconductor, которая производила электронные схемы, о которых Баффетт знал мало, а интереса испытывал еще меньше. Нойс, как и Баффетт, всей душой ненавидел иерархию и был на стороне отверженных, что вполне отвечало господствующему в Гриннелле духу.

Баффетт, казалось, испытывал серьезную потребность сделать на пользу гражданских прав что-то еще. Он чувствовал, что лучше всего послужит этому делу за кулисами, используя свой интеллект и финансовую смекалку. Розенфельд начал вводить Баффетта в околовластные круги Демократической партии.

В марте 1968 года в Омахе вспыхнули беспорядки. Вспышки насилия продолжались все лето. В это время Сьюзи продолжала посещать Северную сторону. Уоррен не всегда знал в подробностях, чем она занималась, но все-таки чувствовал, что временами ее приоритет интересов ближних над собственными становился чрезмерным. Сам он испытывал унаследованный от отца ужас перед насилием и властью толпы.

Говард Баффетт многократно рассказывал детям о сцене, свидетелем которой стал в 16 лет. В тот день тысячи людей собрались у здания суда округа Дуглас, ворвались внутрь и попытались линчевать мэра Омахи, а также избили, кастрировали и линчевали пожилого чернокожего, которого обвиняли в изнасиловании. Затем его тело протащили по улицам, стреляли в него, снова линчевали и сожгли. Бунт в здании суда стал самым позорным эпизодом в истории Омахи.

Ранее в том же году Кинг предупреждал, что массовые беспорядки могут привести к фашизму. Этого Уоррену Баффетту объяснять не требовалось. Многие считали, что в Соединенных Штатах подобное немыслимо, но то, что казалось невозможным, случалось снова и снова.

Через несколько недель Мартин Лютер Кинг прилетел в Мемфис, чтобы выступить в Мейсоновском храме.