Переговоры развернулись одновременно по обе стороны Ла-Манша. 17 января 1871 г. в Лондоне открылась конференция по российскому отказу от нейтрализации Черного моря. А на следующий день в пышных декорациях захваченного Версальского дворца Вильгельм I провозгласил объединение Германии. Она превращалась в империю, и прусский король принимал титул императора. Момент был выбран не случайно. Все германские государства жаждали разделить грандиозный триумф, и Вильгельм с Бисмарком давали возможность каждому немцу быть победителем, на равных. Поэтому Франции предстояло капитулировать не перед Пруссией, а перед всей Германией (но и Германию связывали этим воедино).

Делегаты французского правительства уже обсуждали с Бисмарком условия, и 28 января заключили перемирие на 21 день. Объявили о капитуляции Парижа и сдали немцам часть фортов – в залог, что боевые действия не возобновятся. А перемирие требовалось из-за того, что революционное французское правительство было совершенно нелегитимным (его признали только Испания и США). 8 февраля по всей Франции прошли выборы в Национальное собрание, немцы разрешили провести их и на оккупированной территории. 12 февраля новый парламент собрался в Бордо, и большинство депутатов трезво оценивали, что брыкаться больше не имеет смысла.

Президентом выбрали Тьера – полгода назад как раз его клеймили «предателем» за то, что выступал против войны. 26 февраля он подписал предварительный мирный договор, уступая Эльзас с Лотарингией, соглашаясь на 5 млрд контрибуции – а «в залог», до выплаты, во Франции оставались оккупационные войска, причем за французский счет. Между тем срок перемирия истек, и немцы подтолкнули, 1 марта их войска вошли в Париж – спокойно, без эксцессов. Узнали, что Национальное собрание утвердило договор, и покинули французскую столицу.

Страсти кипели и в Лондоне. Против действий России бурно возражали Англия и особенно Австро-Венгрия – требовала для Турции каких-то иных гарантий безопасности, вообще закрыть для русских Босфор и Дарданеллы. Царский посол Бруннов твердо держался инструкций – что Александр II не испрашивает разрешения отменить ограничения. Он их упразднил в одностороннем порядке. К другим державам обратился лишь для того, чтобы оформить это документально. Россию поддержал посол Бисмарка Бернсторф – а позиция Пруссии в данное время была более чем весомой. На Пруссию оглядывалась и Италия. От австрийских предложений отказалась даже Турция, тут уж Игнатьев поработал, разъяснил султану, что ссориться с русскими не время, Вена турок не защитит. А представитель Франции появился на конференции лишь к концу заседаний, когда сформировалось правительство Тьера. Оно не хотело сердить ни русских, ни Пруссию.

15 марта был подписан договор об отмене «нейтрализации» Черного моря. Хотя англичане с австрийцами все же втиснули в него антироссийскую статью – султану, если он сочтет нужным для безопасности Турции, предоставлялось право даже в мирное время открывать проливы «для военных судов дружественных и союзных держав» [87]. Восстановление наших прав на Черном море вся Россия встретила восторженно. Славили Горчакова, в день ратификации договора, 18 марта, царь пожаловал ему титул светлейшего князя. Впрочем, награда была чисто по должности. На самом-то деле Горчаков до последнего цеплялся за нелепую идею союза с Францией. Альянс с Пруссией и дипломатическая победа были личной заслугой Александра II. Но не мог же он чествовать и награждать сам себя.

А Франции война обошлась в 140 тыс. погибших военных, 300 тыс. мирных жителей (в германской армии 40 тыс.). Но французская трагедия еще не завершилась. Ею воспользовались радикальные революционеры. Самые сильные позиции у них были в Париже: в рабочих предместьях, среди люмпенов, студентов. Для обороны от немцев из того же контингента создавалась национальная гвардия – предприятия остановились, для многих паек и жалованье стали единственным способом прокормиться. Агитаторы раскрутили негодование позорным миром, требовали не признавать «предательское» правительство. Национальная гвардия разоружаться отказалась. Захватила пушки, брошенные разбежавшимися артиллеристами.

18 марта Тьер послал воинские части отобрать орудия. Сбежалась национальная гвардия, гражданские. Солдаты стали брататься с ними. Генералов Леконта и Тома схватили и расстреляли. Тьер спешно вывел из города оставшиеся верными войска, полицию, чиновников. Столицей правительства стал Версаль. А Париж оказался во власти революционеров, провозгласивших самоуправляемую коммуну. В их руки попали арсеналы, масса ружей, 1600 орудий. Начались стычки. Версальцы расстреляли нескольких пленных. В ответ коммуна постановила брать заложников, за каждого своего казнить троих.

Но в руководстве восстания соединились разные партии – социалисты, анархисты, бланкисты, коммунисты, неоякобинцы. Завязли в спорах о программах, в выработке законов. В военном деле никто не понимал. Главнокомандующий Люллье пил запоем. Сменивший его Клюзерле лавинами издавал приказы, которые никто не выполнял. Комендант Парижа Бержере был из рабочих, забыл занять ключевой форт Мон-Валерьян, и его без боя захватили версальцы. Вместо Бержере поставили бывшего российского офицера и польского революционера Домбровского. Он добился издания декрета о призыве в строй всех мужчин от 17 до 40 лет. Но добровольцы уже служили, а остальные проигнорировали.

22 дня предводители коммуны не могли утрясти свою программу, лишь 19 апреля обнародовали «Декларацию к французскому народу». Под влиянием этих воззваний начались было восстания в Лионе, Сен-Этьене, Марселе, Тулузе, Бордо, Лиможе. Но правительство было уже наготове, быстро подавило их. Правда, у Тьера сил было совсем мало, да и те ненадежные – новобранцы военного времени, такие же, как национальная гвардия. Помогли немцы. Отпустили пленных Седана и Меца, собралась 130-тысячная армия под командованием Мак-Магона. Немцы пропустили ее через расположение своих войск с севера и востока от Парижа.

21 мая через ворота, которые никто не охранял, эта армия ворвалась в город. Хотя все улицы были перегорожены баррикадами, на них расставили пушки. Начался жесточайший штурм. Коммунары расстреляли архиепископа Дюбуа и еще 62 заложника. Приказали защитникам поджигать или взрывать каждый дом, если его приходилось оставить. Заполыхали пожары. Но французские военные проявили себя гораздо лучше, чем в сражениях с пруссаками. В плену обозлились, а в революционерах видели изменников, ударивших в спину. Баррикады разносили артиллерией. Всех, кто вел себя враждебно, приканчивали на месте. К 28 мая коммуну уничтожили. Заработали военно-полевые суды. Из 10.448 обвиняемых расстреляли 293, остальных растасовали по каторгам и тюрьмам. Но это уже были лишь недобитые остатки. Мак-Магон оценивал, что при подавлении без судов расстреляли 15 тыс., председатель военно-полевого суда Аппер называл 30 тыс. И Франция не ужасалась, не клеймила их «палачами». Наоборот, признавала спасителями государства от полной гибели.

Глава 21. Плоды «прогресса»

Броненосец «поповка»

Казалось бы, освобождение крестьян и либеральные реформы должны были вызвать рывок отечественной экономики – как и преподносилось, Россия будет догонять «передовой» Запад. На деле картина стала обратной. При министре финансов Рейтерне ввозные пошлины снизились к 1868 г. в 10 раз,