Шрифт:
Закладка:
Случилось это в декабре, в разгар зачетной недели. Лев выловил Артура в коридоре – спросить, не завалялось ли у того медицинского словаря по латинскому языку (в библиотеке выдавали обычный, не медицинский, будто бы они лингвисты). Артур ответил, что «где-то был, надо поискать», и Лев уточнил: - Я зайду за ним вечером?
- Давай я завтра сам принесу, - попросил Артур. – Сегодня кое-кто придет.
Уловив загадочные интонации в этом «кое-кто», Лев игриво пихнул его локтем.
- И кто же это будет?
- Да так, - Артур улыбнулся. – Один человек.
- Кто она?
Лев специально спросил «она», надеясь, что тот расколется, но Артур проявил чудеса дипломатии:
- Этот человек, – подчеркнул он, – с фармацевтического. С первого курса.
В общем, всё понятно с «этим человеком». Лев сдался, решив не давить.
- Ну, хорошо, удачи.
- А у тебя кто-нибудь есть? – поинтересовался Артур.
Лев мотнул головой:
- Нет.
Артур покивал, мол, «ну ничего страшного», а Лев неожиданно испытал острое желание поделиться. Рассказать хоть кому-то.
- Знаешь, – произнес он, – вообще-то у меня тоже был один человек.
- Кто она? – в тон ему спросил Артур. Как показалось Льву: тоже специально.
- Этот человек, - как ни в чём ни бывало продолжил Лев, пародируя ответ Артура, - из Петербурга, но сейчас учится в Америке. Мы встречались полтора года и плохо расстались.
- Насколько плохо?
- Я его избил.
Артур сбил шаг, искоса глянул на Льва:
- Ты… избил девушку?
Лев покачал головой, и он выдохнул с облегчением, будто бы избить парня – это ничего страшного.
Артур взволнованно спросил:
- Так ты что… гей? – на последнем слове он понизил голос до едва различимого.
- Да, - также тихо ответил ему Лев.
- Офиге-е-е-еть! - громко протянул Артур, в изумлении хватаясь за свои щеки. – Я бы никогда не подумал!
После Карининого: «Я так и поняла», Льву очень польстила подобная оценка мнимой гетеросексуальности со стороны Артура, хоть он и держал в уме, что парень несколько глуповат.
- Ты же такой… ну…
Льву очень хотелось, чтобы Артур сказал: «Нормальный», но Артур сказал:
- Быдловатый.
Лев внутренне содрогнулся от раздражения, но виду не подал (скоро сессия, а у Артура есть медицинский словарь латинского языка, надо бы с ним повежливей). Однако мысленно Лев заключил, что лучше быть быдловатым, чем таким, как Артур: каким-то… елейно-липким. С протяжными интонациями, в узких джинсах и шарфиком вокруг шеи. Смешно: ходить в таком виде и думать, что никто ни о чём не догадается.
Ещё некоторое время Артур жестами, мимикой и восклицаниями показывал, как он удивлен, что Лев – гей, напрочь забыв, с чего вообще начался этот разговор: с Власовского, с неожиданного откровения, которое Лев позволил себе впервые с тех пор, как приехал в Новосибирск. Ещё никому и никогда он не рассказывал ничего, что случилось с ним там. В той жизни, которая всё больше казалась чьей-то чужой.
Здесь, в Новосибирске, он отлично приспособился: прилежно учился, делал уроки в библиотеке, готовил на общей кухне, угощал соседей-африканцев, иногда проводил время с Кариной, иногда – с Артуром, и никому, ни одной живой душе не давал понять, какой он на самом деле. Если бы Власовский посмотрел на его новую жизнь, он скривился бы от отвращения: «Приспособленец».
Артур так и не вернулся к теме. Глянув на небольшой циферблат наручных часов («гейских» - подумал Лев, проследив за этим жестом), он сообщил напоследок: «Ну, всё, мне пора… И, кстати… (тут Артур понизил голос) Я тоже гей». Лев едва удержался от издевательского: «Какая неожиданность!».
После пар Лев забежал в свою комнату, коротко поздоровался с соседями (которых всё ещё плохо различал между собой), и вытащил из-под матраса бумажник. Это было новое приобретение взрослой жизни: теперь он получал стипендию и должен был её где-то хранить. Бумажник нашел своё место под матрасом, но вовсе не потому, что Лев всерьёз полагал, будто бы африканцы стащат его деньги. Не за деньги он беспокоился.
Если откинуть застежку и раскрыть кошелек, там, внутри, в прозрачном отделе для пластиковых карт, Лев хранил фотографию Юры, которую стащил на поминальном обеде. Она была слишком большой, поэтому пришлось отогнуть края. За фотографией лежали сложенные на два раза листки бумаги с его первыми стихотворениями, а где-то между ними – бумажка, на которой он написал адрес Власовского. За ней-то он сюда и полез.
Оглядываясь на африканцев (почему-то он думал, что если они увидят Юру, то сразу поймут, что Лев – гей, а в Африке принято съедать (или сжигать?) геев – во всяком случае, так говорили), Лев вытряхнул на кровать фотку, потом листки со стихами, и пальцами вытащил огрызок с почтовым адресом. Быстро сунув всё обратно, он убрал бумажник в карман (придётся искать новый тайник, кровать заметили) и выскочил из комнаты.
В учебном кабинете Лев целый час провёл в очереди, ожидая возможности воспользоваться компьютером. Время пролетело быстро: он прокручивал в голове, что напишет Якову. Все слова казались глупыми, вымученными и не имеющими смысла. Кажется, он попал в одну из тех ситуаций, после которой как ни скажи, а прощения не заслужишь.
Добравшись до компьютера, он очень долго пытался завести почтовый ящик. Очень долго, потому что «дурацкие новые технологии» и очень медленный Интернет, объединились в «дурацкие новые технологии, которые нихрена не работают». А тут ещё толпа студентов, подпирающая столы прямо над мониторами, со своим этим: «Ну, долго там ещё?», «Давай быстрее, мне надо реферат делать». Как в такой обстановке формулировать извинение?
Какая-то девчонка, громко чавкающая жвачкой, встала прямо над Львом и уперлась взглядом в экран. Он обернулся на неё, а она сказала, как ни в чём ни бывало:
- Я следующая после тебя.
- А ты можешь не смотреть, что я делаю? – попросил он.
- Я могу отвести взгляд, – и она скосила глаза в бок.
Подгоняемый раздражением, страхом разоблачения и толпой студентов, Лев набрал в окне сообщения первое, что пришло в голову:
«Привет, Яков. Это Лев. Прости меня. Ты знаешь, за что. Много писать не могу, какая-то дура смотрит в экран, поэтому я тороплюсь. Но мне правда очень-очень жаль».
Лев обернулся на «дуру» (та в
