- Ты что, спишь?

- Семь утра, блин, конечно! – возмутилась та.

Лев посмотрел на часы, тикающие рядом с телефонной базой: без десяти одиннадцать. Забыл про разницу во времени.

Не желая признавать ошибку, Лев сказал:

- Ты велела позвонить сразу, вот я и звоню.

- Всё нормально у тебя? – недовольно спросила Катя. – Откуда ты звонишь?

- Всё нормально, - он приглушил голос, чтобы Карина не слышала. – Одна девушка пригласила меня к себе.

- Ты опять нагнал кому-то, что не гей? – вздохнула Катя.

- Конечно нет! – шепотом возмутился он. – И что значит «опять»? Кому я ещё гнал?

- Ну, знаешь…

- А ты не спрашивала!

Карина, услышав его злой шепот, сообщила:

- Телефон без провода. Не обязательно стоять здесь, чтобы говорить.

Лев, сердито глянув на неё, шмыгнул в гостевую комнату и закрыл за собой дверь. Дурацкие новые технологии.

Чтобы успокоить Катю, Лев рассказал ей про Карину, мол, какая она отзывчивая, добрая и милая, и что он будет жить с ней, пока не поступит в университет. Катя ответила, что запишет её домашний номер, чтобы быть на связи, на что Лев встрепенулся (он же планировал незаметно сбежать!) - Я не знаю её номер, - растерянно ответил он.

- Это неважно, у меня определитель.

Дурацкие новые технологии. Выбора не было: пришлось жить с одной женщиной, чтобы не нервировать другую.

До вступительных экзаменов оставалось две недели, и все эти дни Лев старался быть очень удобным и незаметным. Пока Карина проходила учебную практику, Лев постигал азы кулинарного искусства. Его никогда не учили готовить (папа говорил, что это не для мужчин), но на книжной полке, между Хемингуэем и Моэмом, он нашёл «Книгу о вкусной и здоровой пище». Раскрыв её, начал учиться с простого: омлеты, молочные каши, потом супы (куриный получился самым вкусным), постепенно перешел к блюдам из мяса, запеканкам и даже выпечке. Карина, приходя вечерами домой, радовалась вкусным запахам и хлопала в ладоши: «Как будто снова живу с мамочкой!».

Лев не обижался. Он был не против побыть мамочкой. Кем угодно – только бы не собой. Ему казалось, что он привёз в Новосибирск огромный груз – целый вагон несчастий. Эти несчастья облепили его, как черная слизь, которую видит только он, и теперь, к чему бы он не прикоснулся – он пачкает. Пачкает квартиру. Пачкает крышки от кастрюль. Пачкает свою временную постель. Несчастья, несчастья, несчастья… Они с него капают. Их нельзя назвать словами, они пока не превратились ни во что конкретное, но обязательно превратятся, потому что где он – там и они.

Днём, когда Карины не было дома, он разглядывал фотографии на стенах её спальни (наверное, это было не очень правильно – заходить в спальню, но он поддавался любопытству). Фотки были детскими и, двигаясь вдоль стены, можно было проследить всю хронологию её взросления: роддом – первый зуб – детский сад – папа (единственное фото с ним) – первый класс – мама (очень много мамы) – какие-то девчонки – день рождения – четырнадцать лет – выпускной… На выпускном Лев всегда тормозил и начинал разглядывать в обратную сторону, потому что там, дальше, Карина выглядела уже так, как сейчас. Он подолгу смотрел на беззубую рыжую девочку, смотрел на даты в углу фотографий, и прикидывал, что в это время происходило с ним.

1982 – родился.

1985 – папа ушел на войну.

1987 – папа вернулся и вскоре избил Лёву. Потом маму. Это будет повторяться часто.

1988 – родилась Пелагея.

1994 – под Новый год папа избил Пелагею. Это тоже будет повторяться часто.

1995 – взрыв в ванной комнате, тот самый момент, когда он впервые почувствовал Это.

(и ещё долго будет называть это «Этим», прежде чем найдёт другое название)

1997 – первый поцелуй, первый секс, первые настоящие драки, первая смерть.

Лев перевёл взгляд на фотографии с повзрослевшей Кариной.

1998 – он впервые ударил человека, которого… любит?

1999 – вы находитесь здесь.

Вот из чего состоял он. А из чего состояла она?

Самым сложным в университете оказалась не сдача экзаменов, а волокита с документами. Экзамены-то он сдал, биологию и русский – на отлично, химию – на четверку, но с ней он не сильно-то и старался: после отношений с Власовским трудно было смотреть на цепочки полимеров, не слыша при этом голос Якова в голове: «Я люблю органическую химию». Лев теперь никакую не любил.

К концу июля вышел приказ о зачислении. К этому времени Лев прожил с Кариной почти месяц, и, хотя девушка всячески показывала, что рада его обществу («Блин, может, останешься насовсем?»), Лев не хотел принимать никаких подачек, а потому пытался выбить место в общежитии. И это действительно было похоже на выбивание.

Худощавая тётка с лошадиным лицом («диспетчер деканата» – так она называла саму себя) нервно и визгливо объясняла Льву, что у них много иногородних, а ещё иностранцы, а ещё «негры из Африки», и всех надо куда-то расселять, и, конечно, если останутся места, она учтёт его заявление с просьбой выделить место, но если нет…

- Как это нет? – перебил её Лев. – Мне что, на улице жить?

- А это не мои проблемы!

- А чьи?

- Ваши, - невозмутимо ответила женщина.

Парень, подошедший отдать какую-то бумажку, сочувственно глянул на Льва. Это был студент, Лев догадался по отглаженному белому халату, да и выглядел юноша постарше оравы первокурсников, сгрудившихся возле кабинета.

Диспетчер деканата охотно переключилась на него:

- Что там у тебя?

- Забыл приложить заявление на повышенную стипендию.

- А голову ты дома не забыл! – тяжело вздохнула женщина, выдергивая из рук парня бумажку.

Лев попытался перекричать шум голосов, доносящихся из коридора:

- А что насчёт меня?

Она вздрогнула, будто забыла, что он вообще стоял рядом.

- А что насчёт тебя? Жди решения!

- У вас здесь что, могут оставить студента жить на улице? – удивился Лев.

- А что ты хотел? Ты знал, куда шел. Это же медицинский!

Следующие шесть лет он будет слышать эту фразу сотни и тысячи раз, произнесенную разными людьми с разными интонациями: «А что ты хотел? Ты знал, куда шёл…».

Когда Лев, протиснувшись через толпу галдящих студентов (все они занимали очередь перед деканатом на «задать вопрос»), вышел в коридор, его нагнал тот парень со старших курсов. Подмигнув, он сказал:

- Не