Алезиуса, после ужасной смерти Анны в народе стала проявляться и усиливаться симпатия к ней. Как несколько дней спустя за ужином выразились некоторые свидетели казни, в конце концов, нет ничего нового в том, «что камергеры короля пляшут с дамами в опочивальнях», как и в том, что сестра целует родного брата. По свидетельству Алезиуса, архиепископ Кранмер, проснувшись ранним утром в день казни Анны, со слезами на глазах заявил: «Та, что была королевой Англии на земле, сегодня станет королевой на небесах».

Возможно, самые верные слова о смерти Анны, как и о ее жизни, принадлежат Томасу Уайетту, который облек в стихи откровения, посетившие его в тюрьме:

Кровавые дни мое сердце разбили,

И юность, и страсть вы мою загубили.

Я с жаждой обладать навек простился.

Тот упадет, кто вверх поторопился,

И убоится молний, что гремят над троном.

Я видел нечто с колокольни,

Что в голове застряло больно.

Я смог постигнуть за решеткой:

Кто власть и славу знал довольно —

Все ж бойся молний, что гремят над троном.

Уайетта выпустили из Тауэра в июне. Но он навсегда запомнил тех, кому повезло гораздо меньше, чем ему.

Часть IV

1536–1558 гг.

Not – боль любви.

…с легким сердцем прощаю обиду.

Ей виною – любимого пылкость

И сердца постоянство моего.

Да минует нас новая встреча

С тем, кто смерть познал из-за меня.

Маргарита Дуглас. Девонширская рукопись

14

«Мое верное, честное и любящее сердце»: 1536–1540 гг.

15 июня 1536 года король Генрих и Джейн Сеймур участвовали в торжественной процессии по случаю праздника Тела Христова. Первой среди новых фрейлин королевы Джейн шествовала племянница короля, единственный ребенок от несчастливого брака Маргариты Тюдор с графом Ангусом. С учетом того, что дочь Анны, Елизавету, объявили незаконнорожденной (как было и с Марией, дочерью Екатерины) Маргарита Дуглас вполне могла временно рассматриваться в качестве наследницы своего дяди.

Джейн Сеймур стала королевой Англии менее чем через две недели после казни своей бывшей госпожи. Однако по сравнению с предшественницами новая королева была скроена по совершенно другому лекалу. «Никто не считал ее особенно красивой», – отмечал Шапюи. Впрочем, от него вполне логично было бы ожидать большего великодушия, поскольку Джейн известна своей приверженностью к старой религии. То же самое Шапюи говорил раньше и об Анне, но Джейн, по его словам, была к тому же бледна и недостаточно умна.

Что касается добродетели Джейн, о которой трубили на всех углах, Шапюи предположил, что, «будучи англичанкой и пробыв при дворе столь долгое время», она вполне могла «считать грехом быть virgo intacta»[177]. Грубо говоря, он предполагал, что Джейн могла обладать «прекрасной enigme»[178]. Это выражение во времена Тюдоров могло означать секретное место, гениталии или определенные «умения». Но лорд-канцлер заверил парламент, что король женился «не ради каких-то плотских утех», а по настоянию своих благородных подданных и ради всеобщего блага.

Еще до казни Анны Болейн Шапюи характеризовал Джейн Сеймур как «даму, которой он [Генрих] служит», а король обращался к ней не иначе как «моя дорогая подруга и госпожа», подписав одно из писем «Ваш всецело преданный слуга», а другое – «Ваш любящий слуга и государь». Слуга и государь. В письмах к Анне второе слово никогда не фигурировало. Это письмо и эти отношения можно рассматривать как своего рода промежуточный пункт между фантазией и реальностью. Джейн Сеймур не была ослепительной и властной куртуазной дамой. Однако фантазия сыграет свою роль и в ее судьбе.

Генрих восхвалял Джейн за «любовное расположение и благоговейное послушание» и за то, что, независимо от его решения, она будет «всем довольна, удовлетворена и спокойна». Ходили слухи, что Генрих (еще в то время, когда королевой была Анна) послал Джейн в подарок полный кошелек монет. Она поцеловала кошелек, а потом вернула посланнику с благодарным, но неумолимым ответом, что время для такого подарка наступит лишь тогда, когда Бог подарит ей доброго мужа… Это была персональная, показательная недоступность того рода, что водружает субъекта на пьедестал. Историки (как и современники Джейн в свое время) до сих пор гадают, что стояло за таким поведением: коварство девушки, которую научили, как вырвать короля из лап врагов ее семьи, Болейнов, или поведение покорной христианки.

Крайне ограниченные сведения о характере Джейн, которыми мы располагаем, позволяют предположить, что у нее не было ни образования, ни склонности предаваться куртуазным фантазиям. Но никто этого от нее и не ждал. Как выразился один из королевских придворных, Генрих «попал из ада на небеса из-за кротости в этом [то есть браке с Джейн] и окаянного несчастья в другом». Однако, став королевой, Джейн тут же оказалась вынуждена не просто вести кроткую жизнь, но и совершать соответствующие поступки: сам Шапюи неустанно побуждал ее проявить себя в качестве миротворца – Джейн «миролюбивой» – в деле примирения короля с его дочерью Марией.

К счастью, это соответствовало намерениям самой Джейн. Она ходатайствовала за Марию еще до ее замужества и полагала, даже несмотря на пренебрежение Генриха, что это единственный способ обеспечить безопасность королевской семьи. Ценой того, чтобы Мария вновь могла предстать перед судом, стала ее подпись на документе, объявляющем брак ее родителей недействительным, а ее саму – незаконнорожденной. Но однажды уплатив эту цену (чего бы это ни стоило для ее души), она примирилась с отцом и была принята при дворе. В остальное время Мария жила вместе с младшей сводной сестрой Елизаветой, к которой теперь, когда неблагоприятное влияние Анны исчезло, она могла позволить себе привязаться.

Практически единственное из сохранившихся свидетельств об участии Джейн в государственных делах сообщает о ее бесплодных выступлениях на стороне мятежников осенью 1536 года. Они выступали против роспуска монастырей, которые, при всех недостатках, все же оказывали немалую помощь беднякам, и против нового окружения Генриха, в частности Томаса Кромвеля – мирянина, в июне 1536 года назначенного вице-регентом по делам церкви.

Во время «Паломничества благодати», одного из наиболее устрашающих событий эпохи Тюдоров, восстали сначала Линкольншир, а затем и север страны. Один из французских посланников свидетельствовал, что в начале восстания Джейн бросилась перед мужем на колени, умоляя восстановить аббатства. Это заступничество