делам, а также «заботе о Вашем теле и потаканию ему». Она простила ему все и молилась, чтобы Бог сделал то же самое. «Ныне в последний раз клянусь я, что очам моим Вы желаннее всего»[174]. И поставила вызывающую подпись: «Екатерина, королева Англии». Генрих и Анна вместе отпраздновали ее смерть. Но к радости Анны примешивалось смутное беспокойство: Шапюи сообщал, что она «часто плакала, опасаясь, что с ней могут поступить так же, как с доброй королевой». Как камень, брошенный в пруд и вызвавший круги на воде, смерть Екатерины повлекла за собой мощную цепную реакцию.

Прямо в день похорон Екатерины Арагонской – 29 января – у Анны снова случился выкидыш. Плод оказался мальчиком. За пять дней до этого Генрих получил ранение на рыцарском поединке, и некоторые историки предполагают, что полученное повреждение коры головного мозга вызвало серьезные изменения как его личных качеств, так и стиля правления; хотя еще одной, не менее важной причиной этих изменений может быть боль от травмы ноги, которая так никогда и не зажила полностью. Анна объявила, что новая трагедия вызвана шоком от новости о ранении мужа, а также печалью из-за его интереса к другой даме. (Католические пропагандисты сообщали, что она застала Джейн Сеймур на коленях у Генриха.) Но что бы ни послужило тому причиной, всем стало известно, что Анна, по выражению Шапюи, «не выносила в чреве своего спасителя».

«Я понимаю, что Бог не даст мне детей мужского пола», – зловеще сказал Анне Генрих, как свидетельствует Шапюи. Обращение к Богу в этом контексте слишком многозначительно – и слишком сильно напоминает развязку брака Генриха с Екатериной. Моральная ценность Анны была скомпрометирована: выходило, что она была недостаточно хороша, чтобы Бог дал ей сыновей.

Если история английских королев предлагала Анне на выбор несколько образцов для подражания – с одной стороны, вереница кротких жен-матерей, а с другой – сборище ведьм и распутниц, – темперамент Анны и ее путь к трону почти наверняка гарантировали, что она попадет во вторую группу. Как сообщил Шапюи некий источник, Генрих сказал одному из придворных, что в этот брак его «заманили с помощью sortilèges». Возникает вопрос, следует ли переводить это слово как «колдовство» или просто как «пророчество», то есть обещание Анны родить сыновей. Но, как мы уже убедились, в прошлом веке и других королев неоднократно обвиняли в колдовстве.

Анна прекрасно осознавала свою уязвимость. В январе, полностью изменив линию поведения, она приказала больше не требовать, чтобы бывшая принцесса Мария признала свою сводную сестру Елизавету вышестоящей по рангу. Более того, Анна, должно быть, понимала, что, в то время как она, по выражению Джорджа Уайетта, «обрела новое величие и поэтому больше не участвовала в интрижках», Генрих увлекся Джейн Сеймур, одной из ее фрейлин, ожидающих своего часа. Один француз, гостивший при английском дворе в октябре 1535 года, сообщал, что чувства Генриха к Анне «не столь сильны, как раньше, и тают с каждым днем, потому что у него появились новые любовные дела».

Анна своими руками посеяла семена своего одиночества. То же самое изменение правил, которое сделало возможным ее восхождение на трон королевы, откроет путь и для Джейн Сеймур, Кэтрин Говард, Екатерины Парр… Такова оказалась куртуазная любовь: по иронии судьбы, те самые убеждения, которые должны были привести к возвышению женщин, в конечном итоге повлекли за собой их пагубную взаимозаменяемость.

13

«Запятнанная королева»: апрель – май 1536 г.

Образный строй куртуазной любви с ее номинальным доминированием женщины маскировал явное неодобрение возвышения Анны, нарушавшего все общественные устои. Но как для взлета Анны, так и для ее падения куртуазная любовь предоставила целый арсенал средств, с помощью которых действовали совсем другие силы.

Падению Анны также способствовало изменение международного климата. После смерти Екатерины Арагонской, как однажды грубовато заметил Генрих в разговоре с Шапюи, у ее племянника Карла V не было причин беспокоиться об английских делах. Генрих мог восстановить дипломатические отношения с Карлом без возобновления отношений с его тетей. Отныне трудность заключалась во франкофильской направленности Анны.

Мысль о Франции долгое время манила и отталкивала англичан одновременно. За несколько лет до этого у Генриха возникли опасения, что некоторые его фавориты стали злоупотреблять нездоровым подражанием французским обычаям, в результате чего он произвел при дворе настоящую чистку. Есть даже вероятность, что беспокойство по поводу офранцуживания Анны было окрашено представлениями о властных французских королевах прошлого – Изабелле и Маргарите.

Нельзя сказать, что Франция целиком и полностью поддерживала королеву Анну, как ей хотелось верить. В конце концов, в ее жилах попросту не текла королевская кровь. Не желая вступать в споры с папой римским по поводу расторжения брака Генриха, французы, очевидно, – к ужасу Анны – по-прежнему ставили выше ее дочери Елизаветы официально незаконнорожденную принцессу Марию, которая, как они предполагали, могла выйти замуж за их дофина. Весьма прохладно они отнеслись и к предложению выдать Елизавету хотя бы за одного из младших сыновей Франциска. Весной 1536 года уязвленная Анна сочла политически верным шагом обратиться к поддержке проимперской политики. 18 апреля представитель Карла V Эсташ Шапюи был вынужден сделать то, чего он долгое время избегал, – заметить королеву Анну во время случайной встречи в часовне, обменявшись «взаимным почтением, как того требует вежливость».

Со стороны Генриха поступали противоречивые сигналы. 24 апреля он подписал поручение Кромвелю расследовать «тайные предательские заговоры». Возможно, на тот момент король уже интересовался перспективой расторжения брака, но на следующий день после выдачи этого поручения он написал одному из своих зарубежных представителей, что существуют «вероятность и признаки того, что Бог пошлет нам наследников мужского пола… через нашу дражайшую и любимейшую жену, королеву».

Другими словами, неясно, устал ли Генрих от Анны или проблема заключалась в прямо противоположном: в том, что его непреходящая преданность Анне угрожала всем остальным при английском дворе. Однако уже спустя неделю события начнут разворачиваться стремительно.

В течение недель, когда проблемы Анны все больше усугублялись, был принят закон, разрешавший конфискацию богатств у небольших монастырей. Между Анной и Томасом Кромвелем разгорелся спор о том, куда следует направить доходы от конфискации.

До сих пор ее интересы развивались в одном русле с интересами Кромвеля, но теперь их пути разошлись. Анну интересовали образование и социальные реформы, Кромвеля – укрепление монархии, а перенаправление монастырских богатств в королевскую казну могло бы придать ей немалый политический вес.

Один из крупнейших споров по вопросу падения Анны заключается в том, кто был его главным виновником: Томас Кромвель или король Генрих. Позже, по свидетельству Шапюи, Кромвель заявлял, что он «намеревался продумать и спланировать