Шрифт:
Закладка:
Черно-белое кино про войну продолжалось. Только я не сидел с коробкой попкорна и стаканом колы в удобном кресле, а лежал на холодном, смерзшемся корявыми комьями черноземе и смотрел на вспышки огня, вылетающего из жерла пулемета. Пороховые газы выталкивали из ствола злых и безжалостных ос, которые разлетались во все стороны и мечтали пронзить насквозь податливое теплое человеческое тело. Все происходило, как в одной из моих любимых военных песен:
Колоколенка
На горе, на горушке стоит колоколенка,
А с нее по полюшку лупит пулемет,
И лежит на полюшке сапогами к солнышку
С растакой-то матерью наш геройский взвод.
Мы землицу лапаем скуренными пальцами,
Пули, как воробушки, плещутся в пыли…
Митрия Горохова да сержанта Мохова
Эти вот воробушки взяли да нашли».
Отлежавшись немного, я доложил в штаб, что мы попали в засаду и по нам ведется плотный огонь из двух пулеметов с флангов. Украинцы грамотно простреливали сектора.
Ко мне подполз «Десант» с перетянутой ногой:
— Как дела командир? Ты жив?
— Я «триста». Ногой и рукой двигать не могу. Позвоночник, наверное, повредило.
— Я тоже «триста». Осколок пробил ногу. Опухла сильно.
Он осмотрелся и, повышая голос, позвал:
— «Релан»? «Релан»?
Никто не отзывался.
— «Двести» — резюмировал я жизненный путь «Релана». — С этой штраф площадки он уже не вернется.
Мы лежали вдвоем и ждали, когда пулеметы устанут расстреливать ночь. Рельеф местности позволял нам укрыться от огня. Рядом затаились остальные раненые бойцы. Мне было очень страшно из-за отнявшихся конечностей. Постепенно рука стала отходить. Я стал двигать пальцами, и невероятный прилив радости заполнил все мое естество: «Пронесло! Работают!».
Постепенно рука с ногой вернулись в строй. Лежа на животе, я достал планшет, включил геолокацию и с точностью до метра нанес на карту все украинские позиции. Я был зол и, вспомнив Сухорукова из фильма «Брат-2», прошептал: «Вы мне еще за Севастополь ответите!».
Я слышал впереди невнятную украинскую речь. Боясь контратаки, я приказал стрелять, и мы выпустили по рожку в сторону противника по-сомалийски.
— Отход!
Мы с «Десантом», прихватив «Релана», стали отползать.
По дороге назад нашелся еще один боец из дозора, у которого было ранение в предплечье.
Из девяти человек моей группы целым остался только пулеметчик. Прикрывая нас, он умело перемещался и вел плотный огонь по блиндажу. Мы вытащили тело «Релана», а два других бойца остались лежать в сорока метрах от окопов украинцев. Человек-гриб тоже получил свой осколок и ждал эвакуации вместе со всеми.
— Вот такая херня братан! — сказал я ему пространную фразу, как бы стараясь объяснить ей все экзистенциальные проблемы бытия человека в этом мире. — Зла не держи, но на будущее: оружие и БК носи как полагается.
— Понятно, — коротко ответил он.
«Ни хера тебе не понятно!» — подумал я про себя с грустью.
— Посмотри, что там у меня? — задрал я одежду и показал рану «Десанту».
— Кожа разрезана немного, а, где таз крепится к позвонку, там рана. Видимо, осколок в мышцу ушел. Крови нет. Вроде ничего страшного.
Он залепил рану пластырем и, приделав там какой-то тампон из скрученного бинта, профессионально перевязал меня.
Я вышел на связь и еще раз доложил обстановку. «Антиген» стал настаивать на моей эвакуации, но я отказался:
— Сначала ребят вытащим и эвакуируюсь. Пришли людей за ними.
Я простился с «Десантом» и принял решение остаться на позиции. Мы остались вдвоем с пулеметчиком «Фордом» в передовом окопе, который находился метров на триста к западу от стелы. Я увидел на его запястье белый браслет, который говорил, что он инфицирован «гепатитом С». Одно из профессиональных заболеваний наркопотребителей. В ста пятидесяти метрах перед нами был противник, но мне не было страшно: действия «Форда» показали, что он смелый боец — даже если бы на нас пошел накат, я был уверен, что мы отобьемся.
Впервые за эти дни я смог отдохнуть от груза ответственности. Командир, видимо, злился на меня и перестал выходить со мной на связь. Командование на передке в ручном режиме перешло к «Антигену». Я слышал по рации, как они пытались взять позицию украинцев, и «Антиген» гнал туда людей. Целый день я слушал, сидя на рации, как он посылал в эту топку по три, по два, по пять человек. Слышал, как они стирались, пытаясь взять позиции, оборудованные украинскими десантниками. Я понимал, что там происходит фильм «Гу-га» — мясной штурм с голой жопой на пулеметы.
«Меня видимо списали из командиров, — решил я. — Буду сидеть и ждать своей участи». Я спал и бодрствовал одновременно и постепенно приходил в себя, после того как выжил ночью.
— «Констебль», «коня» будешь? — протянул мне кружку «Форд».
— Давай.
Он налил мне чифира со сгущенкой и кофе.
— За позицией только смотри, чтобы нас тут не вырезали, — пытался включиться я в реальность.
«Я выжил еще раз. Интересно, какой лимит у штурмовика? Тут фарт имеет значение или есть какой-то принцип естественного отбора? Почему при взрыве МОН-50 в пяти метрах от меня я до сих пор живой, а «Релан» принял на себя все осколки?» — мысли ворочались в моей голове, не давая уснуть.
Все мои психические и физические силы были израсходованы в течение предыдущих дней. Весь дофамин, отвечающий за мотивацию, весь адреналин и норадреналин, отвечающие за агрессию, все сопереживание к себе и окружающим, а вместе с ним и надежда, были на нуле. Я вспоминал, как в детстве смотрел в черное, полное звезд небо, я пытался постичь всю его бесконечность, но мозг всегда натыкался на ограниченность моих представлений. «Более примитивная система не способна понять более сложную систему» — гласил один из законов робототехники. Нельзя постичь хаос происходящего, но можно отдаться ему, как люди отдаются на милость Бога.
Я сидел в окопе и слушал по рации, как разворачивались события по штурму заправки на северо-востоке от нашего с «Фордом» окопа. Так слушали военные радиосводки наши дедушки и бабушки во время Великой Отечественной войны в исполнении Левитана: «Сводка Главного Командования Красной Армии за 27 августа 1941 года: в течение 27 августа наши войска вели упорные бои с противником на Кингисеппском, Смоленском,