Шрифт:
Закладка:
«Наверное, это и есть то состояние, которое люди называют мужество, — подумал я. — Способность воевать, независимо от степени риска для жизни».
Я вернулся к себе, даже не заходя на завод. Свежее пополнение я тоже решил оставить, так как не понимал, на что способны эти бойцы. Я взял двух человек из своей группы и оставил за старшего «Абакана».
Ромка смотрел на меня грустными глазами, как будто прощаясь со мной. За эти несколько дней мы с ним немного сдружились. Я не стал сентиментальничать, а дал ему четкие инструкции по командованию подразделением и двинулся на передок. В тот момент, когда я внутренне переступил черту и принял решение не отступать, все стало на свои места.
«Релан», которого я взял с собой, на гражданке работал в дорожной полиции. Молчаливый и спокойный парень. Изначально он был помощником гранатометчика. Гранатометчика убило, и он стал штурмовиком. Вторым был «Десант», которому я обещал в случае его смерти проследить за выплатами похоронных денег. Он учился на санинструктора и мог бы нам пригодиться. Глядя на выражение лица «Релана» я увидел обреченность, как у заключенных концентрационных лагерей в документальных фильмах, которые я смотрел. Лицо его было молочно-серым и напоминало лицо мертвеца.
«Внутри, он уже сдался и умер. Я вроде тоже готов умереть, но я все же собираюсь выжить», — подумал я и хлопнул его по плечу:
— Штраф тебе, «Релан», за пересечение двойной сплошной!
От удивления он дернулся, понял, что я шучу, и улыбнулся.
— За мной! — скомандовал я.
Еще один штурм
В пять утра мы пришли на позицию и стали готовиться к штурму.
— «Лучила», собирай всех бойцов и тащи их сюда, — отдал я приказ.
Он ушел во тьму, и из нее на свет божий стали появляться разные существа. Пару из них были похожи на людей. Затем из мрака пришел человек-гриб. Он был измят, беззуб и как железом по стеклу скреб всем своим видом по моим представлениям о том, что такое «настоящий человек».
— Ты что еще за чудо? — удивился я.
— Чо? — испугался он. — Старший сказал: «иди». Я, и пришел.
Мои недовольство и злая сосредоточенность искали выхода. Этот боец стал символом долбоебизма и распиздяйства этих упырей, которых отдали под мое начало: он стоял передо мной в нелепо натянутом бронике, каске, из-под которой был виден только большой угреватый нос; его шамкающий беззубый рот нервно пережевывал губы, а автомат, висевшей на длинном ремне, почти упирался стволом в землю.
— Где твоя разгрузка? Где гранаты? Где магазины?
— Вот.
Он полез рукой во внутренний карман бушлата и вытащил оттуда, как пачку сигарет, два магазина для автомата.
— И два, еще вот, в кармане.
Он показал он их, повернувшись боком.
— Блядь!
Я захлебнулся своей злостью и потерял дар речи. Мой кулак со всего размаху опустился на его каску. От удара он упал на жопу.
«Без тепловизоров, на ощупь, ползти на пулеметы и растяжки с вот такими долбоебами!» — мысленно бесновался я.
— Ты чего, уебище лесное!..
Я схватил его, рывком подкинул в воздух и заорал от бессилия:
— Вы че, пацаны, вообще не понимаете, что происходит? Вы понимаете, где мы находимся и что мы делаем? Вы, сука, то бухали, то кололись — проебывали свою жизнь. С таким отношением вас уебут, как чертей!
На свет, на цыпочках, видимо испугавших моих криков, выползли остальные во главе с «Лучилой».
— Ладно! Демократия с вами не прокатила. Сколько тебе лет?
— Тридцать шесть.
Я открыл рот от удивления.
— Тебе минимум пятьдесят на вид! Я тебя старше на четыре года. Короче, киборги! — стал стебаться я, чтобы хоть как-то совладать с яростью. — Железные солдаты Урфина Джуса! Вы, — ткнул я пальцем в двух бойцов, — с пулеметом идете вот здесь и прикрываете фланг. «Лучила», бери двоих и идете в головной дозор — двадцать метров впереди нас. «Десант», «Релан» и вы трое со мной!
Они закивали головами, и мы выдвинулись.
— «Констебль» — «Крапиве». Выдвинулся со стадом баранов на штурм.
Часть злости была вложена в это последнее сообщение с подтекстом. Я как подросток хотел показать командиру, что, в случае моей смерти, он будет виноват, что стер такого ценного кадра.
«Лучила» с дозором ушел вперед и исчез из поле зрения.
Глупый и непослушный человек на передке — это потенциальный «двести». Но хуже всего, что его придется вытаскивать оттуда и рисковать жизнями бойцов. Ночью очень важно двигаться так, чтобы не терялся визуальный контакт между бойцами. Важно оглядываться по сторонам и знать, кто у тебя в тылу и с флангов.
Лесопосадка, по которой мы продвигались, была в низине, и это позволяло нам продвигаться незамеченными, прячась за насыпью. Мы осторожно ползли гусиным шагом, перепрыгивая через поваленные деревья и продираясь сквозь густые кусты орешника. Справа от меня двигался «Релан», а слева «Десант».
Через непродолжительное время вдалеке заработал пулемет с низкой скорострельностью. Судя по звукам, это был крупнокалиберный западный пулемет, либо допотопный «Максим». Мы распластались по земле и поползли. Пулемет заработал вновь, и мы услышали вдалеке истошные крики. Человек кричал все тише и тише и вскоре замолчал. В полнейшей темноте мы продвинулись еще на сто двадцать метров. Стоны и кряхтение приближались вместе с ползущим к нам человеком. Создавалось ощущение, что в темноте умирал раненый зверь.
— Краснодар? — громко прошептал я и навел на него ствол.
— Это я, «Лучила». Свои, — зашептал он.
Пуля прострелила ему пах, и он вытекал. Мы заткнули ему дырку гемостатическими бинтами и поползли дальше. «Лучила» пополз в сторону наших позиций.
Пока мы ползли, я понял, что «Хисман» и «Лучила» врали мне, что сближались с украинцами на сорок метров. До их блиндажа, где у них было целых два пулемета, оставалось еще метров семьдесят.
Разрыв с ослепительной вспышкой света прогремел в пяти метрах от нас: он бросил меня вперед как раз в тот момент, когда я хотел перебраться через бугорок.
«Мины!» — успел подумать я и ощутил сильную боль в области поясницы. Меня выгнуло и придавило к земле.
— Аааа! — орали рядом. — Руку оторвало!
Я не понимал, кто орет, и попробовал потрогать рукой свою спину. Левая рука и нога не работали. Я был наполовину парализован. По нам опять стали бить два пулемета. Я видел, как «Релан» дергал ногами, и слышал его затухающие стоны, переходящие в хрипение.
«МОН-50, скорее всего», — предположил я.
Когда взрывается