Я впервые увидел потомка революционной тачанки — кочующий миномет «Бандерамобиль», как называли его АТОшники. Украинские военные, чтобы быстро менять дислокацию и не попадать под ответный огонь артиллерии, устанавливали в кузов пикапов миномет и вели огонь прямо на ходу. Либо подъезжали к линии боевого соприкосновения, наводились, делали пять-шесть выстрелов и меняли позицию. Чтобы работать таким образом, у миномета должен быть очень опытный расчет, знающий математику и умеющий быстро считать и вносить корректуру в наводки.

В рации послышались разрывы, и она отключилась. Бой шел метрах в четырехстах от моей позиции. Я четко слышал выстрелы и разрывы ВОГов. Стреляли автоматы и «Браунинг». Пули от пулемета долетали до нас и разрывались от попадания по веткам деревьев. Я несколько раз попытался вызвать «Утяка», но мне так никто и не ответил.

— «Констебль» — «Хисману», — заговорила рация. — «Утяк» «двести». Два бойца «триста». Пока держимся.

— Принимай командование.

Я подумал и принял решение дать им возможность отступить на старые позиции у стелы:

— Забирайте «трехсотых» и отходите в окоп у стелы.

«Утяк» был одним из бойцов «Тридцатки» — подразделения наших разведчиков, под предводительством «Серебрухи» и «Викинга». Их готовили отдельно. У них было свое слаживание: в течение месяца в полях под Попасной. «Тридцаткой» их называли потому, что нам их позиционировали как тридцать «спэшлов», которым предстояла отдельная миссия. Но, когда мы стали общаться ближе, я увидел, что они простые ребята. Один из их командиров — «Викинг» — был офицером-артиллеристом из ВДВ.

Он помог мне заполнить пробелы в знаниях по корректировке артиллерийского огня и работе с картой в планшете. Когда мы зашли на позиции, я стал помечать на своей карте места расположения украинцев кодовым названием «пидоры». Это было общее слово для обозначения противника. Они тоже нас называли, то «пидорами», то «орками».

В моей карте за первые два дня появилось много названий с этим словом: «пидоры-1», «пидоры-2», «пидоры-подвоз», «пидоры-ротация».

«Детский сад», — подумал я, когда вечером рассматривал карту — на ней насчитывалось двадцать обозначений со словом «пидоры».

«Дальше этого не должно продолжаться! — твердо решил я. — Долой “пидоров”!».

И поменял их на нормальные названия: «Укреп-1», «Укреп-2».

Назначение «Хисмана» командиром группы было спонтанным. Мне было важно, что я знал его и видел, что он не совсем безмозглый боец.

— Как думаешь? — размышлял я вслух и спрашивал Рому: — Оставлять «Хисмана» командиром или нет?

Рома пожал плечами.

— С одной стороны он такой человек, который постоянно избегал ответственности, — засомневался я. — Он постоянно втыкался и спорил с командирами отделений.

Тут я вспомнил, как проводил с ним воспитательные беседы:

«У тебя последний шанс. Тут дисциплина очень жесткая. И эти твои “Я этого не буду”, “Я считаю, что это не так” тут не прокатят. У тебя последнее вагнеровское предупреждение!».

Я вспоминал его красное лицо с выпученными глазами.

— Но, с другой стороны, — продолжал я рассуждать вслух, — «Зеф» же стал нормальным бойцом. Может дать «Хисману» шанс?

Я хотел, чтобы Рома опроверг мою чуйку, что «Хисман» не готов к ответственности. Хотя это был выбор без выбора. Все, кого я знал по слаживанию в лагере подготовки, уже выбыли из строя.

Вечером в 18 часов командир вызвал меня в штаб. Мне опять предстояло пройти двенадцать километров. Я постепенно превращался в Харона, который перевозил души умерших через реку Стикс в страну мертвых. Пока я шел перед глазами вставали лица пацанов. У меня уже появились воспоминания, связанные с этой дорогой, где нас пытались убить минометами три дня назад.

«Три дня? Всего три дня».

Трупп украинского бойца так и лежал на повороте, но в отличие от первых дней уже не вызывал ничего, кроме безразличия. Я быстро привыкал к реалиям передка.

«Если бы ему можно было отогнуть руку, из него бы получился отличный указатель, как в мультике “Остров сокровищ”. Циничный пират капитан Флинт делал такие указатели из своих мертвых друзей пиратов», — вспомнил я один из моих любимых фильмов, сделанный в Киеве в 1988 году.

— «Антиген» — «Констеблю». Убрали бы вы этого украинца с поворота. Что он тут лежит, как неприкаянный.

К трупам на войне привыкаешь быстро. Огромное количество смертей за очень короткий промежуток времени проламывают твои защиты, переворачивают с ног на голову все представления о ценности человеческой жизни и ее значении. Тут как нигде становится видно, насколько человек хрупок и жалок. Великий миф о величии «венца творения» — человеке, — подвергается здесь самой большой проверке реальностью.

«Нужно собраться! Это война, и я тут не для того, чтобы разводить сентиментальные сопли, а чтобы профессионально воевать!».

Профессионал, как учил меня мой первый командир в Чечне, это «эмоции за скобки! Потом поплачем. Потом повспоминаем. Все потом! Сейчас главное — это работа! Может быть гражданскому человеку будет трудно это понять, но на войне это так!».

Мне начало нравится ходить по этой зимней дороге в полном одиночестве. В этих прогулках, как у самурая, не было цели — был только путь! Я шел под ночным небом Донбасса, размышлял, разговаривал с Богом, вспоминал свое и фантазировал. Это было время для себя. Час двадцать тишины и покоя, если не считать звуков канонады и автоматной стрелкотни, где-то вдалеке. Но совсем расслабляться было нельзя. «Птицы» с ВОГами не дремали. Один солдат — это тоже приемлемая цель.

Командир встретил меня сухо. Но по нему трудно было определить, что он чувствует. Этим он был похож на нашего министра иностранных дел — Лаврова. По тому тоже никогда не скажешь, что он на самом деле чувствует. Только в редкие моменты, когда он мог выдать свое знаменитое «Дебилы, блядь!», можно было понять, что он расстроен. Командир стал мне показывать съемки с позициями у заправки.

— Вот, смотри. Само здание — АЗС «Параллель». Вокруг нее на пятьдесят метров вокруг вся растительность убрана и зачищена.

— Экскаватором копали, — поддакнул я.

— Вот сеть траншей, связывающих блиндажи. Вот и вот — отдельные окопы для прикрытия. Все сделано грамотно.

По всем правилам военной науки. Вот капониры для техники, — пояснял командир.

Я смотрел сверху на позиции украинских десантников и видел, что они, как муравьи, жили своей жизнью: перемещались с позиции на позицию, что-то перетаскивали, разговаривали и даже смеялись. Они были больше похожи на героев компьютерных игр, чем на живых людей, и вызывали у меня скорее интерес, чем ненависть. Я заносил их расположение себе в карту и понимал, что у них было четыре варианта