«Как же вы сможете держать винтовку?» – спросил его кто-то.

«Ничего, – ответил Шварц. – Найдется другое дело».

Когда его не приняли, он и юморист Михаил Зощенко, работая день и ночь, за неделю закончили сатиру «Под липами Берлина». Пьесу поставил Театр комедии, а когда в августе театр эвакуировали, Шварц с женой ехать отказались. Они вступили в группу гражданской обороны в своем доме по адресу: Канал Грибоедова, 9.

Подал заявление и Борис Левин, славный человек, прозванный Маршаком «гималайский медведь». Когда началась война, он утратил добродушие, погрузился в меланхолию. «Во всем мире, – сказал он, – гаснут огни». Левин закончил краткосрочные курсы командного состава и в первую же ночь был убит на передовой, когда немцы напали на его блиндаж. Ему еще даже не выдали винтовку. На восьмой день войны погиб на фронте первый ленинградский писатель. Это был Лев Канторович, боец пограничного отряда, погибший 30 июня возле Энсо[86].

Призывные пункты были созданы в каждом районе города. Леонид Пантелеев заметил, что один такой пункт расположен в новой школе, в переулке у Нарвских ворот. Во дворе школы толпа окружила смешного человечка, средних лет, узкогрудого, с повязкой народного ополчения на руке. В его голосе были слезы, он бил себя в узкую грудь и кричал: «Граждане, я прошу вас запомнить навсегда. У меня три сына, Владимир, Петр, Василий, все трое на фронте. Запомните! А завтра я сам пойду на фронт – драться за всех граждан Советского Союза, всех без исключения!» Был он пьян или просто взволнован, Пантелеев так никогда и не понял.

Жизнь писателя Дмитрия Щеглова с начала войны мало изменилась. Он работал за письменным столом, слушал военные сводки. Красная армия отступала, но люди говорили, что это не особенно важно. «Это военный маневр», – говорили они упорно, и казалось, настроение в городе неплохое, но Щеглов знал, что дела обстоят все хуже. Он отправил на восток тринадцатилетнего сына Александра, прощаясь, оба сдерживали слезы, но в последний момент пришлось отвернуться, не хотелось, чтобы сын видел его плачущим.

Кировский оперный театр пригласил Щеглова консультантом в связи с написанием либретто нового балетного спектакля «Белые ночи», который хотели поставить вслед за поражением Германии. В Александрийском театре шла «Фландрия»; в театре Радлова – «Бравый солдат Швейк». В Гостином дворе по-прежнему висели объявления: «Покупайте эскимо», «Горячее какао», «Пирожки с мясом. 25 коп. штука». Но исчезали памятники – знаменитый Медный всадник был спрятан в огромном ящике с песком (сначала предложили опустить его на дно Невы, как это планировалось в период нашествия Наполеона). Памятники генералам Кутузову и Суворову, победителям Наполеона, остались на месте – как олицетворение гордости за победу – на Невском и Кировском мостах, прикрытые мешками с песком. Гигантских быков скульптора В.И. Демут-Малиновского возле консервного завода поставили на полозья и поволокли к усыпальнице Александро-Невской лавры; была мысль поместить их под землю, но ее не осуществили. Скульптуры эти всю войну простояли среди памятников и надгробий; устрашающее зрелище для редких посетителей, особенно когда зимой их маскировали и они становились белыми.

8 июля Щеглов и его друзья Владимир Беляев, Борис Четвериков и Михаил Розенберг пошли на призывной пункт и записались в народное ополчение – месяц подготовки, а затем на фронт. И каждый вечер в казармы приходила жена Щеглова, приносила кофе в термосе и домашние бутерброды.

Все куда-нибудь записывались. 15 тысяч человек – в народное ополчение, это целая дивизия. Свыше 2500 студентов Ленинградского университета пошли в армию и в народное ополчение, в том числе 200 членов партии и 500 комсомольцев. Из студентов университета было сформировано 7 батальонов народного ополчения. Институт инженеров железнодорожного транспорта мобилизовал 900 человек, Горный институт – 960, Судостроительный – 450, Электротехнический – 1200. Почти все студенты Института имени Лесгафта во главе с профессорами подали заявления. 150 из 400 членов Театрального союза пошли добровольцами в первый же день. Павел Арманд, режиссер картины «Человек с ружьем», был назначен командиром подразделения пулеметчиков. К 5 июля были созданы батальоны по охране общественного порядка численностью 17 167 человек, главным образом юных и пожилых. К 15 июля сформировали еще 6 полков численностью в 600 человек, в том числе 2500 коммунистов и комсомольцев. Для борьбы в тылу врага организовали 200 партизанских подразделений, насчитывавших 15 тысяч мужчин и женщин.

Сначала планировали создать 15 дивизий народного ополчения. Но вскоре выяснилось, что это истощит трудовые ресурсы Ленинграда. На заседании Военного совета 4 июля решено было сократить число дивизий до семи.

4 июля в 6 часов вечера первые 3 дивизии отправились в казармы, а к 7 (!) июля им уже следовало быть на пути к их позициям на Лужской оборонительной линии. Добровольцам народного ополчения было от 18 до 50 лет. Обычно их средний возраст был много выше, чем в регулярной армии. Среди них мало было опытных командиров, особенно пехотинцев. Многие командиры запаса являлись инженерами, учеными, у других была незначительная военная подготовка или этой подготовки вообще не было. Заполнить должности командиров людьми с опытом службы в армии оказалось невозможно. Отделения, роты составлялись из людей, работавших в одном цехе или учреждении. Все друг друга знали и отдавали распоряжения не языком военной команды, а вежливо: «Пожалуйста, сделайте то-то и то-то» или «Прошу вас» и т. п. «Ленинградская правда» опубликовала снимок, на котором ополченец, стоя в полный рост, бросал «коктейль Молотова» в подходящий танк. Маршал Ворошилов очень рассердился и заставил газету опубликовать новые снимки и статьи, где говорилось о том, что, если ополченцы так будут кидать бутылки с бензином или гранаты, противник их уничтожит раньше, чем они успеют поднять руку.

Народное ополчение создавали наспех, небрежно; в результате в бою жертвы были ужасающими. А многие вообще не дошли до линии фронта. Один командир докладывал, что из 1000 человек потерял 200 еще на пути к фронту: из-за болезни, усталости, возраста, физического истощения.

Большинство командиров было подготовлено хуже, чем солдаты. В 1-й дивизии из 1824 командиров лишь 10 были кадровыми военными. Лишь 50 % командиров 2-й дивизии до этого имели дело с оружием. Почти ни у кого не было опыта в рытье окопов, маскировке, военной тактике или командовании. В артиллерийском полку 2-й дивизии с июля по октябрь командиров меняли пять раз, пытаясь подобрать человека подготовленного. Самый долгий срок пребывания командира на посту – 9–10 дней. Командиров 1-й и 2-й гвардейской дивизий пришлось сместить почти в тот момент, когда