«Вот черт!» – вскричал Ворошилов, хлопнув в ладоши.

Но вскоре в танк ударил снаряд и с грохотом отскочил. Попов вылез, шатаясь.

«Ты в своем уме? – заорал Ворошилов. – Ну к чему все это? Ты пойдешь в разведку, а кто будет командовать фронтом?»

А когда Ворошилов случайно встретил симпатичную девушку из Красного Креста по имени Клавдия, то не позволил ей находиться в таком опасном месте, но она бойко возразила: «А вы, товарищ маршал? В самый огонь лезете. Почему? Вы там нужны? Так и я там, где нужна, – там, где раненые лежат».

Через несколько минут Ворошилов и Попов умчались, предварительно распорядившись, чтобы плацдарм в районе Поречье – Ивановское был побыстрей ликвидирован. Этот приказ дорого обошелся 2-й дивизии народного ополчения, тщетно пытавшейся его выполнить.

Поле боя, усеянное трупами, еще долгие-долгие годы не выходило из памяти оставшихся в живых. «Несмотря на все предупреждения относительно безрассудного поведения Попова, сам Ворошилов не всегда умел сдержаться. В той же части фронта, в деревне Среднее, в нескольких километрах от Ивановского, отступала в беспорядке атакованная немецкими частями 2-я дивизия народного ополчения. В это время подъехал Ворошилов. Бойцы отходили – по одному, по двое или небольшими группами. Выйдя из машины, Ворошилов лично остановил отступавших, и в этот момент появились советская танковая часть и пехотное подкрепление. Выхватив пистолет, 60-летний герой Гражданской войны повел все эти войска через поле на врагов. Раздавался крик «Ура!». И немецкая атака потерпела неудачу, а 2-я дивизия укрепила свои позиции. Личная храбрость старого кавалериста послужила примером и помогла восстановить моральный дух бойцов.

Очень тревожным было 14 июля. Нацисты переправились через реку Лугу в районе Сабека, где оборону держали курсанты пехотного училища, но жестокие бои не дали больших результатов. Русские не смогли выбить немцев из Поречья, как ни старались.

Чтобы укрепить разгромленных ополченцев, московское командование согласилось выделить для каждой пехотной дивизии 3–5 танков, либо грозных КВ, либо рабочих лошадок Т-34.

В тот же день Жданов от своего имени и от имени Ворошилова отдал приказ, первый в последовавшей затем серии призывов, исполненных драматизма.

«Товарищи красноармейцы! Командиры и политработники! – говорилось в начале обращения. – Над городом Ленина, колыбелью пролетарской революции, нависла прямая опасность вторжения врага».

В приказе было справедливо отмечено, что беспорядок и паника захлестнули фронт. «Отдельные паникеры и трусы, – говорилось в приказе, – не только самовольно покидают фронт, но и вносят беспорядок в ряды честных и храбрых бойцов. Командиры и политработники не только не пресекают панику, но не организуют и не ведут свои части в бой. Своим позорным поведением они даже усиливают дезорганизацию и страх на линии фронта».

Приказано было каждого, кто покинет фронт, независимо от звания и занимаемой должности, судить военным трибуналом и расстреливать на месте.

Тревожные сообщения из Москвы от Верховного командования усиливали беспорядок и напряженность. 10 июля Верховное командование предупредило ленинградское командование, что немцы планируют массовый парашютный десант в районе Ленинграда. Приказывалось усилить воздушную разведку и подготовить резервы (откуда было их взять?) истребителей и бомбардировщиков, чтобы уничтожить нацистов, когда те приземлятся.

По всему Ленинграду были установлены новые посты наблюдения за воздухом, прилагались торопливые усилия по мобилизации населения на оборону (дети от 8 до 16 лет должны были обучаться рукопашному бою). Весь район старались превратить в осиное гнездо из огневых точек, из которого немцы живыми не выберутся.

Но немецкие десанты никогда не появились. Это был один из многих слухов, распространявшихся тогда в Ленинграде.

Учитывая тактику немцев на западе, русские, пожалуй, больше всего боялись воздушных и морских десантов противника у себя в тылу.

Быстрота, с которой немцы сломили Лужскую линию обороны, побудила Жданова удвоить усилия по укреплению ближних подступов к Ленинграду. Он поручил эту работу своему первому заместителю, секретарю горкома Алексею Кузнецову, а главным помощником Кузнецова был назначен Бычевский.

Одним из первых мероприятий Кузнецова была мобилизация всех осужденных в исправительно-трудовых лагерях НКВД. Их сначала направили в район Кингисеппа, где имелись все основания ожидать в скором времени прорыв. Работавших там женщин из-за непрерывных налетов германской авиации перевели поближе к Ленинграду.

Полковнику Бычевскому, неутомимому саперу, нравился Кузнецов, которого он прозвал «человек-пружина». Энергия и спокойствие Кузнецова казались неисчерпаемыми. Ему еще не было 40 лет, очень худой и бледный; заостренное лицо, тонкий нос придавали ему строгость. Но на самом деле это был человек мягкий, внимательный, почти всегда проявлявший такт. Он редко повышал голос, никогда не упрекал без оснований и в этом отношении был полной противоположностью многим партийным функционерам, включая его собственное начальство – Андрея Жданова.

Однажды ночью Бычевский сидел за столом и работал. Было уже четыре часа утра, когда вдруг зазвонил телефон. Кузнецов просил немедленно приехать в Мариинский театр. Какие возникли чрезвычайные обстоятельства, Бычевский не мог себе представить. Он поспешил в театр и застал там Кузнецова, возбужденного и взволнованного. Он показал Бычевскому множество танков и орудий из папье-маше, сделанных театральными художниками, и велел немедленно отдать приказ доставить эти макеты на соответствующие позиции за линией фронта.

К этому времени в немецком штурме наступила кратковременная передышка. Разбитая советская 11-я армия, которая прикрывала подступы к Шимску, являвшемуся якорем спасения озера Ильмень на Лужской линии, получила подкрепление. Ее усилили войсками Карельского фронта – 21-й танковой, 70-й гвардейской и 237-й стрелковой дивизиями. Обнаружив, что 56-й немецкий моторизованный корпус под командованием генерала Манштейна плохо прикрыт, советские силы его атаковали, взяли в клещи и за период с 14 до 18 июля отогнали немцев почти на 48 километров.

Как лаконично отметил Манштейн, «нельзя сказать, что корпус в этот момент находился в завидном положении. Последние несколько дней были критическими, противник всеми силами стремится сомкнуть кольцо окружения». 8-й нацистской бронетанковой дивизии пришлось отойти для переукомплектования, 56-й корпус потерял около 400 машин. Была устранена непосредственная угроза Новгороду и Ленинграду, стало чуть легче дышать.

Гитлер выказал некоторую озабоченность по поводу сложившейся обстановки. В своей директиве 19 июля он предупредил, что дальнейшее продвижение к Ленинграду может произойти, если восточный фланг группы армий «Север» будет защищен 16-й армией. 3-ю бронетанковую дивизию группы армий «Центр» перебросили на северо-восточное направление, чтобы прервать связь между Ленинградским фронтом и Москвой, а также укрепить правый фланг сил фон Лееба.

Гитлер вслед за своими указаниями лично посетил штаб фон Лееба 21 июля и потребовал «быстрей покончить» с Ленинградом.

Николай Тихонов и Виссарион Саянов побывали у генерал-майора А.Е. Федюнина, командира 70-й гвардейской дивизии, после того,