Город охватила шпиономания. Известный академик ехал в трамвае, вдруг его окружила группа подростков, один схватил за густую бороду, второй кричал: «Шпион!» С трудом ученый высвободил сначала бороду, затем себя.

По городу ходили патрули госбезопасности. Ленинградский корреспондент шел по Невскому в коричневой рубашке, слегка прихрамывая. Его задержали, в полной уверенности, что это нацистский парашютист, повредивший ногу во время прыжка. Фотограф Георгий Шулятин спешил в Псков по заданию «Северной кинохроники», на нем был английский пиджак из твида, кепка, похожая на заграничную, в руках кинокамера. Остановив какого-то прохожего, Шулятин спросил, где штаб, и немедленно был арестован. К счастью, милиция повела его в штаб, где ему удалось добиться освобождения и получить форму военного корреспондента.

Скверные слухи гуляли по городу. Говорили, что известный поэт, мобилизованный на строительство укреплений, поранил руку, чтобы не попасть на фронт, и его расстреляли как обыкновенного дезертира.

Поэт Даниил Хармс жил в доме номер 11 по улице Маяковского. Чудаковатый, худой и длинный, он носил рыцарскую шляпу в духе «Трех мушкетеров», а на шее – цепочку с амулетами, вырезанными из панциря черепахи и слоновой кости. Говорили, что он существует на молоке, что он из-за бедности на грани голодной смерти. Он кое-как перебивался случайными публикациями детских стихов. За всю его жизнь были опубликованы лишь две поэмы для взрослых. Но Хармс очень много писал, у русских это называется «в ящик», – блестящий сатирик, философ в готическом духе, поэт абсурда задолго до того, как школа абсурда стала модным направлением в искусстве. Для такого человека, с необычными привычками, одеждой, мыслями, философией, поведением, жизнь в Ленинграде 30-х годов не могла быть легкой. Но он выжил в отличие от многих других.

Вскоре после начала войны писатель Леонид Пантелеев провел вечер с Хармсом, которого знал много лет как талантливого человека. Эксцентричность Хармса была маской, под которой скрывалась подлинная личность, ничего общего не имевшая с тем клоуном, которого он из себя изображал.

Друзья пили дешевое вино, ели белый хлеб – он еще был во всех ленинградских булочных – и говорили о войне. Хармс говорил о ней с оптимизмом; будучи патриотом, понимавшим опасность фашизма, он верил, что Ленинград, именно Ленинград, решит исход войны, что храбрость и стойкость ленинградцев окажутся той скалой, о которую разобьется нацистская военная машина.

Через несколько дней в дверь Хармса постучал дворник – внизу во дворе кто-то хочет его видеть. Поэт вышел во двор, там его ждал «черный ворон», автомобиль НКВД. И он поехал в тюрьму, чтобы гнить там и умереть в ледяную зиму 1941/42 года. Никто в Ленинграде не знал, за что, и никто до сих пор не знает. Может быть, за то, что носил смешную шляпу?

На тюремном пути движение шло не только в одном направлении. Полковник Н.Б. Ивушкин был второстепенным партийным работником в Демянске. В 1938-м арестовали, посадили в тюрьму; накануне войны – выпустили. Как раз в последние дни июня, так что он поспел в 55-ю пехотную дивизию и прошагал с ней маршем 320 километров от Демянска до Великих Лук. И у соседки Скрябиной, Любови Николаевны, внезапно вернулся муж, Куракин, после двух лет лагерей. Сначала соседка была на седьмом небе от радости. Но муж вернулся таким постаревшим, усталым, подавленным и таким больным (у него было сломано ребро и одно ухо не слышало), что радость по поводу его возвращения померкла. А муж сестры Александра Штейна? Солдат, надежный, как скала, полковник, человек, закончивший войну в Берлине командиром противотанковой бригады, на груди которого сверкали медали. На войну он пошел еще со следами наручников на запястьях (четыре года в лагере как «враг народа») – из тюремного управления в военкомат, а оттуда – на поле боя.

Да, люди видели целые отряды заключенных, которых прямо из трудовых лагерей направляли на фронт, в бой под дулом пулеметов НКВД. Других заключенных мобилизовали на строительство укреплений. Когда Красная армия отступала из Прибалтики, некоторых заключенных освободили. Некоторые бежали. Некоторых расстреляли.

Ленинград в эти дни жил задачей, которую поставил Жданов по возвращении из Москвы, – укрепления Лужской линии обороны.

Почти с первого дня войны день и ночь работал на лужском рубеже полковник Бычевский. Новая система укреплений проходила вдоль реки Луга, примерно в 65–120 километрах юго-западнее Ленинграда. С каждым днем очевидней становилось, что остановить нацистов у ворот Ленинграда можно только на лужском рубеже.

Остальные линии были разгромлены одна за другой. Растаяла мелькнувшая надежда, что немцев остановят на рубеже у реки Великой, проходившем от Острова до Пскова и до озер Псковского и Пейпус, примерно в 240 километрах к юго-западу от Ленинграда. Лето 1939 года полковник Бычевский потратил на создание системы укреплений, бетонированных оборонительных позиций артиллерии в районе Острова – в Колотиловске, Ольховске, Гилевске и Зоринске. Все возможные подступы к Острову были покрыты бункерами, такие же укрепления прикрывали Псков. Когда Бычевский услышал, что всю эту систему захватили немцы, он с трудом мог этому поверить. Но он тогда уже знал, если не знал еще раньше, что для города лужская линия – почти последняя надежда.

У Бычевского были основании предполагать, что Жданов это мнение разделяет. Возможно, Жданов не думал, что какой-либо рубеж остановит немцев на подступах к Ленинграду. Еще 28 июня он приказал Бычевскому разместить склады с боеприпасами в лесах и болотах северо-восточнее Пскова и между Псковом и Гдовом – для партизан на случай, если сюда придут немцы. Жданов лично выбрал места для складов, когда вместе с Бычевским рассматривал карту. По его приказу Бычевский установил управляемые линии радиопередач во многих узловых пунктах, куда могли проникнуть немцы. Взрывы можно было производить с помощью радиосигналов передвижных полевых передатчиков. У ленинградского командования эти передатчики были в числе самых секретных видов оружия.

Более 30 тысяч ленинградцев мобилизовали на лужскую линию рыть окопы, минные поля, огневые позиции, блиндажи, противотанковые ловушки. Работой руководила небольшая группа армейских саперов, но основная тяжесть легла на женщин. После падения Острова на лужскую линию послали еще 15 тысяч человек. Бетонные противотанковые заграждения грузили и доставляли на грузовиках с Карельского перешейка на лужские позиции. Три предприятия: «Невгвоздь», «Баррикада» и строительный трест № 189 – производили рельсы для танковых заграждений.

В большой мере этой работой руководили секретари партийных организаций и партийные работники. Правда, не все партийные руководители небольших городов или сел с честью выполнили свой долг. В Волосовском районе партийное руководство в панике бежало. Их обвинили в дезертирстве, исключили из партии. В Батецком районе партийные руководители