императорского казначейства в 1909–1911 годах, который, при поддержке канцлера Бетман-Гольвега, упорно работал, чтобы сбалансировать бюджет Рейха и сократить государственный долг. Вермут критиковал перерасход средств при Тирпице и часто жаловался на безответственность военно-морского секретаря, точно так же как Коковцов жаловался на расточительное отношение Сухомлинова к финансированию военных рсходов[628]. Девизом министра финансов было: «Никаких расходов без доходов»[629]. Между начальником Генерального штаба и военным министром также сохранялась постоянная напряженность, поскольку требования первого об увеличении военных расходов часто отклонялись или встречали возражения второго[630]. Недавнее исследование даже показало, что знаменитый меморандум 1905 года, в котором начальник Генерального штаба Альфред фон Шлиффен набросал контуры массированного наступления на запад были не «военным планом» как таковым, а призывом к увеличению государственного финансирования армии – среди прочего, набросок Шлиффена предусматривал развертывание 81 дивизии, что было больше, чем фактически могла располагать в то время немецкая армия даже при полной мобилизации[631]. Вопрос военного финансирования в Германии осложнялся тем, что по федеральной конституции собираемые налоги оставались у членов федерального союза, а не поступали в правительство Рейха. Децентрализованная структура Германской империи установила фискальный лимит на оборонные расходы государства, не имевший точного аналога в Великобритании, Франции или России[632].

Тем не менее в Германии острота конфликта из-за ресурсов приглушалась тем, что военные бюджеты представлялись в парламент только раз в пять лет – система, известная как Quinquennat. Поскольку высокопоставленные военные ценили Quinquennat как средство защиты армии от постоянного парламентского вмешательства, они не хотели рисковать, запрашивая крупные внебюджетные кредиты. Эта система работала как мощный стимул к самоограничению. Как заметил прусский военный министр Карл фон Эйнем в июне 1906 года, Quinquennat был обременительным, но тем не менее полезным, потому что «дикая и упорная антивоенная агитация против самого существования вооруженных сил, возникающая с каждым увеличением вооруженных сил, становилась бы только опаснее, если бы это происходило ежегодно»[633]. Даже в 1911 году, когда подошел Quinquennat и начальник штаба Мольтке объединил усилия с военным министром Херингеном, пытаясь добиться существенного роста трат на оборону, противодействие министра финансов Вермута и канцлера Бетман-Гольвега обеспечили очень скромное увеличение численности армии мирного времени (10 000 человек)[634].

Мы можем видеть аналогичный конфликт в каждом европейском правительстве. В Великобритании либералы провели в 1906 году кампанию (и получили абсолютное большинство) под лозунгом «Мир, экономия и реформы» с обещанием сократить огромные военные расходы после англо-бурской войны. Бюджетные ограничения были важным фактором, повлиявшим на решение искать взаимопонимания с Францией и Россией. Одним из следствий ограничений было то, что, хотя британские военно-морские бюджеты продолжали расти (в 1904 году британские военно-морские расходы были больше, чем у Германии, в три раза и все еще более чем в два раза в 1913 году), в течение всех довоенных лет расходы на армию оставались неизменными, что вынудило военного министра Холдейна сосредоточиться на вопросах ее эффективности и реорганизации, а не численного роста[635]. В Австро-Венгрии бурная внутренняя политика дуализма фактически парализовала военное развитие монархии на рубеже веков, поскольку автономистские группы в венгерском парламенте боролись за то, чтобы лишить объединенную армию монархии венгерских налогов и рекрутов. В этой обстановке предложения об увеличении военных ассигнований утопали в бесконечной вражде законодателей, и армия Габсбургов томилась в состоянии, как выразился начальник австрийского штаба, «постоянной стагнации». Это было одной из причин того, почему до 1912 года Австро-Венгрия тратила на оборону лишь 2,6 % своего чистого национального продукта – меньшую долю, чем любая другая европейская держава, и, безусловно, намного ниже того, что могла себе позволить ее экономика (расходы России, Франции и Германии в том же году составляли 4,5, 4,0 и 3,8 % соответственно)[636].

Во Франции «дело Дрейфуса» 1890-х годов разрушило гражданско-военный консенсус Третьей республики и окружило облаком подозрений высшие эшелоны армии, которые стали восприниматься как бастион клерикальных и реакционных настроений, особенно в глазах республиканских и антиклерикальных левых. После этого скандала три подряд сменявших друг друга радикальных правительства проводили агрессивные «республиканские» военные реформы, особенно при премьер-министрах Эмиле Комбе (1903–1905) и Жорже Клемансо (1906–1909). Государственный контроль над армией был ужесточен, усилилось влияние гражданского военного министерства по сравнению с командующими регулярной армией, а срок службы – вопреки советам военных экспертов – был сокращен в марте 1905 года с трех до двух лет с целью превратить политически подозрительную «преторианскую гвардию» времен Дрейфуса в «гражданскую армию» штатских резервистов, призываемых для защиты страны в военное время.

Только в последние предвоенные годы ситуация снова начала меняться, теперь в пользу французских военных. Во Франции, как и ранее в России, в 1911 году было упорядочено руководство армией, и начальник Генерального штаба Жозеф Жоффр был назначен должностным лицом, ответственным за военное планирование в мирное время и командование основной армией во время войны. «Долгая и болезненная история» борьбы за увеличение финансирования продолжалась, но в 1912–1914 годах воинственная позиция правительства Пуанкаре, а затем и президента Пуанкаре, подкрепленная комплексными изменениями во французской политике и общественном мнении, создала среду, более благоприятную для перевооружения[637]. К 1913 году стало политически целесообразно добиваться возврата к трехлетнему сроку службы по призыву, несмотря на протесты министра финансов Луи-Люсьена Клоца, который утверждал, что строительство пограничных укреплений будет дешевле и более эффективно[638]. В Германии разочарование и озлобленность после Агадира также побудили военного министра Иосиаса фон Геерингена и начальника штаба Хельмута фон Мольтке активнее добиваться увеличения численности армии. В Рейхсказначействе Адольф Вермут вел активную арьергардную борьбу против увеличения расходов, однако вынужден был подать в отставку в марте 1912 года, когда стало ясно, что его политика больше не пользуется широкой правительственной поддержкой. Фискальный ригоризм эпохи Вермута был отвергнут, и сторонники увеличения расходов на армию постепенно взяли верх над своими флотскими соперниками. После длительного периода относительной стагнации законопроект об армии от 3 июля 1913 года поднял военные расходы Германии до беспрецедентного уровня[639].

В России Владимир Коковцов, который после убийства Петра Столыпина сменил его на посту премьер-министра, оставшись министром финансов, с трудом справлялся с непреклонным лоббированием и закулисными интригами военного министра Сухомлинова. Вражда между ними достигла апогея на важной министерской встрече весной 1913 года, когда Сухомлинов заманил премьера в ловушку, выступив на заседании кабинета с крупным бюджетным предложением, о котором все были проинформированы, кроме самого Коковцова. Поддержка монарха имела решающее значение для этого сдвига в балансе сил. «В ваших спорах с Сухомлиновым правда всегда на вашей стороне, – сказал Николай II Коковцову в октябре 1912 года. – Но я хочу, чтобы и вы поняли меня, что я поддерживаю Сухомлинова не потому, что не верю вам, а потому, что я не могу отказать в военных расходах»[640].

Повлекло ли это колоссальное перераспределение ресурсов аналогичное перераспределение власти или хотя бы политического влияния? Ответ на этот вопрос будет зависеть от условий, преобладавших в каждом конкретном государстве. Франция – это, без сомнения, страна, где мы видим самый жесткий режим гражданского контроля. В декабре 1911 года, когда Жоффр изложил свой новый стратегический план, в котором основное внимание уделялось массированному наступлению через франко-германскую границу, премьер-министр радикалов Жозеф Кайо сообщил ему, что принятие решений в конечном итоге является прерогативой гражданских властей[641]. Задача начальника Генштаба, как часто указывал Кайо, заключалась в том, чтобы консультировать своих политических руководителей по вопросам, входившим в его компетенцию. Решение об увеличении военных расходов, как и решение выделить средства на реализацию наступательного плана Жоффра в 1912–1914 годах, исходили не от военных, а от политиков под руководством убежденного ястреба, но с конституционной точки зрения гражданского Раймона Пуанкаре.

В России ситуация была иной. Наличие царя как средоточия самодержавной системы позволило отдельным министрам добиться относительной автономии. Военный министр Владимир Сухомлинов – характерный тому пример. Во время его назначения в 1909 году в Санкт-Петербурге бушевала борьба за парламентский контроль над армией. Влиятельная группа депутатов пыталась отстоять право Думы контролировать оборонную политику. Сухомлинов был назначен, чтобы противостоять Думе, предотвращать проникновение «гражданских настроений» в процесс принятия военных решений и защищать исключительные привилегии самодержца – роль, которая вызвала ненависть к нему общественного