примирительный подход к Германии, – заметил Пуанкаре, – она злоупотребляла этим; с другой стороны, каждый раз, когда мы проявляли твердость, она уступала». Из этого он сделал угрожающий вывод, что Германия понимает «только язык силы»[598].

Британское участие в этом кризисе также несло на себе отпечаток глубоких разногласий в структуре исполнительной власти. Реакция либерального кабинета в Лондоне поначалу была осторожной, поскольку считалось, что Франция несет большую ответственность за провоцирование кризиса и ее следует призвать к уступкам. 19 июля кабинет даже уполномочил Грея проинформировать Париж о существовании обстоятельств, при которых Великобритания может согласиться на присутствие Германии в Марокко. Французское правительство гневно ответило, что Британское согласие будет равносильно нарушению англо-французского соглашения 1904 года[599]. В то же время антигермански настроенные соратники Грея заняли твердую профранцузскую позицию. Николсон, Бьюкенен, Холдейн и сам Грей обсудили угрозу, исходящую из Германии, и пришли к выводу, что на карту поставлено сохранение Антанты. 19 июля военный министр Ричард Холдейн попросил директора отдела военных операций Генштаба сэра Генри Уилсона отложить его отъезд на континент, чтобы он мог провести утро, оценивая необходимую численность войск на случай конфликта на франко-германской границе[600]. Когда Жюстин де Сельв выразил удивление по поводу размеров компенсаций в Конго, которые потребовала Германия, сэр Фрэнсис Берти написал Грею из Парижа о «чрезмерных» требованиях немцев, которые, как «они знают, невозможно будет принять и призваны примирить французов с присутствием Германии на марокканском побережье»[601] – это было неверное толкование позиции Германии, и оно было рассчитано на то, чтобы напугать британское Адмиралтейство, для которого создание немецкой базы на побережье Атлантики было неприемлемо.

Перспектива создания немецкого порта в Атлантике позволила Грею получить одобрение кабинета министров на передачу 21 июля германскому послу персонального предупреждения о том, что если Германия намеревается высадить десант в Агадире, то Британия будет обязана защищать свои интересы там – под этим Грей подразумевал отправку британских военных кораблей[602]. В тот же день группа Грея еще больше подняла градус: вечером 21 июля 1911 года канцлер казначейства Дэвид Ллойд Джордж выступил в Мэншен-хаусе, резиденции лорда-мэра Сити, с речью, в которой сделал резкое заявление относительно позиции Берлина. Ллойд Джордж заявил, что Британия должна сохранить «свое место и престиж среди великих держав мира». Британское могущество не раз «спасало» континентальные страны от «невероятных катастроф и даже от исчезновения наций». Если бы Британия была вынуждена выбирать между миром, с одной стороны, и уступкой своего международного превосходства – с другой, «тогда я решительно утверждаю, что мир такой ценой был бы невыносимым унижением для такой великой нации, как наша»[603]. В последующие дни Грей продолжал раздувать панику в Лондоне, предупредив Ллойд Джорджа и Черчилля, что британский флот находится под угрозой неминуемой атаки, и информировав Реджинальда Маккенна, первого лорда Адмиралтейства, что немецкий флот мобилизован и готов к удару – на самом деле Hochseeflotte[604] был рассредоточен, и Германия не собиралась его концентрировать[605].

Речь в Мэншен-хаусе не была спонтанной импровизацией. Это был гамбит, тщательно спланированный Греем, Асквитом и Ллойд Джорджем. Подобно тому как Кайо действовал в обход министерства иностранных дел, чтобы навязать свою собственную «мирную» повестку на переговорах с Берлином, так и антигермански настроенная коалиция Грея в обход «радикальных голубей» – пацифистов – в либеральном кабинете отправила немцам жесткий и потенциально провокационный сигнал. Ллойд Джордж не согласовывал резкие формулировки своей речи с кабинетом, только с премьер-министром Асквитом и министром иностранных дел Греем[606]. Речь была тем более важной, что сигнализировала о переходе Ллойд Джорджа из лагеря радикальных пацифистов в лагерь либеральных имперцев. Его слова вызвали ужас в Берлине, где создалось впечатление, что британское правительство неспровоцированно вмешалось в двусторонние франко-германские переговоры. «Кто такой Ллойд Джордж, чтобы ставить Германии условия и препятствовать быстрому франко-германскому урегулированию?» – вопрошал британского посла в Берлине Артур Циммерманн, заместитель статс-секретаря по иностранным делам[607].

Слова Ллойд Джорджа также шокировали тех министров британского кабинета, которые не одобряли программу Грея. Виконт Морли, министр по делам Индии, осудил эту речь – и последующую поддержку ее Греем в разговоре с послом Германии в Лондоне – как «неоправданную и неудачную провокацию против Германии». Лорд-канцлер Роберт Рид, 1-й граф Лореберн был потрясен, обнаружив, что Британия так агрессивно поддерживает Францию в столкновении, в котором (как казалось сэру Риду) Париж ни в коем случае не освобождался от собственной доли ответственности. Он умолял Грея дезавуировать выступление Ллойд Джорджа и дать понять, что Великобритания не намерена вмешиваться в переговоры между Францией и Германией[608].

Группа Грея одержала верх. На заседании Комитета обороны империи, созванном 23 августа 1911 года, было решено, что в случае начала франко-германской войны Великобритания предпримет немедленную континентальную интервенцию, включая отправку британских экспедиционных сил. Присутствовали Асквит, Грей, Холдейн, Ллойд Джордж и руководители служб, но главные радикалы, в том числе Морли, Крю, Харкорт и Эшер, не были проинформированы, либо не были приглашены. Последующие недели были заполнены (к ужасу радикалов) энергичным планированием войны. Даже Асквит был в ужасе от интенсивных «военных переговоров», направленных на согласование планов и стратегии мобилизации с французами в сентябре 1911 года, но Грей отказался их остановить[609]. В гораздо большей степени, чем любая из двух изначально враждовавших сторон, Великобритания была готова к возможности резкой военной эскалации[610]. В то время как французы не проводили никаких приготовлений к войне, даже в самый разгар кризиса, Бетман отмечал в письме к немецкому послу в Лондоне, что «Великобритания, похоже, была готова нанести удар в любой день»[611]. Министр иностранных дел Австрии граф Алоиз фон Эренталь пришел к аналогичному выводу, отметив 3 августа, что Англия порой, казалось, была готова использовать марокканскую ссору как предлог для полной «расплаты» со своим немецким соперником[612]. Контраст с относительно сдержанной и примирительной позицией России был особенно поразительным[613]. Только после этой реакции со стороны Британии Вена отказалась от политики нейтралитета, которую она до сих пор занимала в отношении Марокканского кризиса[614].

Битва между ястребами и голубями на этом еще не закончилась. Подобно тому как чиновники французского министерства иностранных дел отомстили Кайо и несчастному Жюстину де Сельву, добившись их отставки в январе 1912 года, так и в Британии радикальные либеральные скептики возобновили свои атаки на политику, проводимую Греем. Среди министров было много тех, кто никогда до Агадира не задумывался о глубине приверженности Грея интересам Франции. В декабре 1911 года произошло восстание заднескамеечников против Грея. Отчасти неприязнь по отношению к нему возникла из-за раздражения от его секретной деятельности – почему никто не был проинформирован о действиях, которые правительство якобы предпринимало от имени британского народа? Артур Понсонби и Ноэль Бакстон, оба известные противники Грея и либеральные активисты, потребовали сформировать комитет для улучшения англо-германских отношений. Волна критики министра иностранных дел прокатилась практически по всей либеральной прессе. Но в то время, как закаленным в аппаратных битвах чиновникам в Париже удалось дискредитировать как Кайо, так и его миролюбивую политику, «прогерманское» лобби в Британии оказалось не в состоянии ни устранить Грея, ни скорректировать его курс.

Для этого было три причины: первая заключалась в том, что британские министры были по своей природе менее уязвимы для такого рода кампаний благодаря сильной партийной структуре британской парламентской политики. Вторая причина проистекала из того факта, что если бы политика Грея была полностью дискредитирована, а он сам ушел бы в отставку, забрав с собой Ллойд Джорджа, Холдейна и, возможно, Черчилля, – это был бы конец участия либералов в правительстве, отрезвляющая мысль для однопартийцев, придерживающихся принципа невмешательства. В-третьих, не менее важна была поддержка политики Грея по военному соглашению с Францией парламентскими консерваторами. Одной из вещей, которые помогли министру иностранных дел выдержать бури Агадирского кризиса, были тайные заверения в поддержке со стороны Артура Бальфура, лидера Консервативной партии до ноября 1911 года[615]. Эта зависимость от парламентской оппозиции станет чем-то вроде долга к оплате летом 1914 года, когда кризис в Ирландии поставил вопрос о продолжении