сочтены. Мы [он и его жена Дороти] испытываем огромное облегчение»[579]. Грей был страстным натуралистом, орнитологом и рыбаком. На рубеже веков он был уже хорошо известен как автор авторитетного эссе о нахлыстовой рыбалке. Даже будучи министром иностранных дел, он был склонен покидать свой рабочий кабинет, едва возникала возможность отправиться на загородную прогулку, и не любил чтобы его вызывали в Лондон, если это не было абсолютно необходимо. Некоторые из тех, кто работал с Греем, например дипломат Сесил Спринг-Райс, чувствовали, что его прогулки по окрестностям Лондона выходят из-под контроля и что министру иностранных дел стоит «выкроить немного времени из своих наблюдений за утками, чтобы выучить французский язык»[580]. Коллегам было трудно понять его политическую мотивацию; он производил на них впечатление человека, «лишенного личных амбиций, отстраненного и неприступного»[581].

И в то же время Грей развил глубокий аппетит к власти и готовность использовать конспиративные методы, чтобы заполучить ее и удержать. Его вступление на пост министра иностранных дел было плодом тщательного планирования с участием его верных друзей и поддерживающих их либеральных имперцев, Герберта Асквита и Р. Б. Холдейна. В «Relugas Compact», заговоре, задуманном в рыбацком домике Грея в шотландской деревушке с таким названием, трое мужчин решили оттеснить лидера либералов сэра Генри Кэмпбелла-Баннермана и занять ключевые посты в кабинете министров. Скрытность и пристрастие к тайным закулисным сделкам оставались отличительной чертой стиля Грея как министра иностранных дел. Поза джентльменской неуверенности скрывала его интуитивное понимание методов и тактики агрессивной политики.

Грей быстро обеспечил безоговорочный контроль над процессом разработки внешней политики, в том числе, сфокусировав ее в первую очередь на «германской угрозе». Конечно, мы бы зашли слишком далеко, приписывая эту переориентацию британской политики исключительно интригам и коварству одного Эдварда Грея. Грей не был кукловодом; Люди новой политики – Берти, Хардинг, Николсон, Маллет, Тиррелл и другие – не подвергались манипуляциям и не контролировались им, но работали вместе с ним в качестве членов свободной коалиции, движимой общими идеями. На самом деле Грей весьма зависел от некоторых из этих сотрудников – например, многие из его решений и меморандумов были составлены по большей части на основе отчетов Хардинга[582]. Прорыв группы Грея к власти облегчался недавними структурными реформами в министерстве иностранных дел, целью которых было не столько укрепить авторитет министра иностранных дел, сколько более широко распространить влияние на ряд высокопоставленных должностных лиц[583]. Тем не менее энергия и бдительность, с которыми Грей поддерживал свое господство, впечатляют. Помогло, конечно, то, что он пользовался твердой поддержкой своего бывшего сообщника Герберта Асквита, премьер-министра с 1908 по 1916 год. Поддержка значительной части консервативного блока в палате общин была еще одним важным активом – и Грей оказался искусным в поддержании своей межпартийной привлекательности.

Но полнота власти и постоянство взглядов Грея не полностью защитили британскую политику от беспокойств, характерных для европейских руководителей. Антигерманская позиция, занятая группой Грея, не получила широкой поддержки за пределами министерства иностранных дел. Его не поддержала даже большая часть британского кабинета министров. Либеральное правительство и сторонники либералов в целом были поляризованы напряжением между либеральными империалистическими и радикальными элементами. Многие из ведущих радикалов, в том числе некоторые из наиболее уважаемых фигур в партии, выразили сожаление по поводу политики министра иностранных дел по сближению с Россией. Они обвиняли Грея и его соратников в излишне провокационной позиции в отношении Германии. У них были сомнения в том, что плоды умиротворения России перевешивают потенциальные преимущества дружбы с Германской империей. Их беспокоило, что создание Тройственной Антанты, возможно, заставит Германию занять еще более агрессивную позицию, и они настаивали на улучшении отношений с Берлином. Еще одной проблемой был характер британского общественного мнения, особенно внутри культурной и политической элиты, которое, несмотря на периодические англо-германские «газетные войны», в последние несколько лет перед началом войны все более склонялось к прогерманским настроениям[584]. Антагонизм по отношению к Германии сосуществовал в британской элите с многоуровневыми культурными связями и глубоким восхищением культурными, экономическими и научными достижениями этой страны[585].

Грей справился с этими проблемами, скрыв процесс выработки политики от недоброжелательного взгляда. Документы, исходящие из его кабинета, часто имели пометку «Только для ограниченного обращения»; типичная аннотация его личного секретаря гласила: «Сэр Э. Грей считает, что этого списка рассылки достаточно». Консультации по важным политическим решениям – в частности, в отношении растущей приверженности союзу с Францией – ограничивались доверенными контактами внутри администрации. Кабинет не был проинформирован, например, о переговорах между Францией и Великобританией в декабре 1905 и мае 1906 года, в ходе которых военные представители обеих стран в принципе согласовали форму, которую британская военная интервенция в поддержку Франции примет в случае войны. Такой образ действий соответствовал пониманию Греем политики как дела элит и его публичной позиции в отношении Антанты, согласно которой ее следовало культивировать «в духе лояльности и щедрости», гарантируя, что любые возникающие проблемы «укрепят», а не ослабят «Согласие» и что постепенное продвижение к углублению отношений всегда должно быть изолировано от «партийных разногласий»[586]. Другими словами, Грей проводил двойную политику. Публично он неоднократно отрицал, что Великобритания была обязана прийти на помощь Франции. Руки Лондона оставались абсолютно свободными. Под давлением враждебно настроенных коллег он всегда мог сказать, что сценарии взаимной мобилизации были просто планами военных на случай непредвиденных обстоятельств. Посредством этих сложных маневров Грей смог придать удивительную внутреннюю последовательность руководству британской внешней политикой.

Тем не менее легко увидеть, как такое положение дел, обусловленное изменением баланса сил между фракциями в британском правительстве и политической элите, породило путаницу. Для тех французских собеседников, которые имели дело непосредственно с министром иностранных дел и его соратниками, было ясно, что «милорд Грей», как некоторые из них старомодно титуловали его, поддержит Францию в случае войны, несмотря на официальные заявления на необязывающий характер Антанты. Но для немцев, которые не были посвящены в эти переговоры, все выглядело так, как будто бы Британия может остаться в стороне от континентальной коалиции, особенно если франко-российский альянс проявит агрессивную инициативу против Германии, а не наоборот.

Агадирский кризис 1911 года

Колебания власти в разных точках принятия решений увеличивали сложность и повышали непредсказуемость взаимодействий в европейской международной системе, особенно в те моменты политических кризисов, когда два или более руководителей взаимодействовали друг с другом в атмосфере повышенного давления и угрозы. С особой ясностью мы можем наблюдать это в конфликте, вспыхнувшем между Германией и Францией из-за Марокко летом 1911 года. Франко-германское соглашение 1909 года относительно Марокко было нарушено, как мы видели, после ряда шагов, предпринятых на набережной д’Орсе, кульминацией которых стала отправка большого контингента французских войск в султанат в апреле 1911 года. 5 июня 1911 года испанское правительство, встревоженное перспективой одностороннего захвата Францией власти в Марокко, направило войска для оккупации Лараша и Ксара-эль-Кебира на севере и северо-западе Марокко. Немецкая интервенция была теперь неизбежна, и канонерская лодка имперских военно-морских сил «Пантера», невзрачное судно, которому уже два года как пора было на слом, бросило якорь у побережья Марокко 1 июля 1911 года.

В Агадирском кризисе есть нечто весьма странное. Он обострился до такой степени, что казалось, что западноевропейская война неизбежна, но позиции, занятые противоборствующими сторонами, не были непримиримыми и в конечном итоге стали основой для прочного урегулирования. Почему случилась эскалация? Отчасти причина кроется в непреклонности набережной д’Орсе. Именно Централь перехватила инициативу на ранней стадии кризиса. Их позиция укрепилась после того, как министр иностранных дел Жан Крюппи покинул свой пост 27 июня, за несколько дней до прибытия «Пантеры» в Агадир. Его преемник Жюстин де Сельв – такой же кандидат по умолчанию, как и Крюппи, – сразу же попал под влияние главы администрации французского министерства иностранных дел Мориса Эрбетта. В качестве начальника отдела коммуникаций, между 1907 и 1911 годами Эрбетт обзавелся обширной сетью в прессе и плотно работал с журналистами во время кризиса в Агадире, чтобы дискредитировать саму идею переговоров с Германией. Отчасти вследствие германофобии Эрбетта и других влиятельных