вошел в город в 1453 г. С минарета последней открывается лучший вид на красные черепичные крыши Старого города, окруженные аквамариновыми водами моря, а башня эпохи Возрождения сопротивляется ветру.

Королевские женщины спонсировали пышные публичные церемонии. Пятидесятидневный праздник обрезания принца Мехмеда (будущего Мехмеда III) летом 1582 г. на Ипподроме был, пожалуй, самым крупным публичным зрелищем, когда-либо проводившимся династией. Жителей Стамбула развлекали танцующие мальчики, медведи, фейерверки и пиры[584]. Каждая вышагивающая группа бородатых мастеров-ремесленников включала в себя труппу из мальчиков, их подмастерьев. В отличие от своих византийских или монгольских предшественниц, османские женщины правящей династии оставались невидимыми. Они наблюдали за зрелищами из-за ширм или решетчатых окон. Толпе было приказано отводить глаза, когда проезжали королевские кареты, хотя их двери и окна были закрыты шторами.

Важные османки были дипломатами, обменивались письмами и подарками с иностранными правителями и их представителями в Стамбуле. К XVI в. они никогда не делали этого лично. Это отличалось от тюрко-монгольской практики, когда хан отправлял свою мать в качестве эмиссара к иностранным дворам. Мехмед II принял мать правителя Ак-Коюнлу[585] Узун-Хасана, Сару-хатун, для переговоров о мире от имени сына. Джем, отпрыск Мехмеда II, отправил тетю к брату Баязиду для переговоров о разделе империи между ними. В XVI в. женщины османской султанской семьи переписывались. Когда иностранные королевы и регенты пытались получить расположение, они действовали через султанш. Хюррем-султан переписывалась с Султаним, сестрой шаха Тахмаспа, подарившего персидские ковры для покрытия пола мечети Сулеймана I, а также с мужчинами и женщинами – членами польской королевской семьи. Нурбану-султан, которая была валиде-султан (матерью султана) с 1574 по 1583 г., сама родилась в венецианской семье. Она переписывалась с венецианцами и с Екатериной Медичи (матерью трех королей Франции) и, по-видимому, препятствовала вторжению османов на венецианский Крит. Сафийе-султан (валиде-султан в 1595–1603 гг.) обменивалась письмами и подарками с английской королевой Елизаветой I, и та прислала ей свой портрет, украшенный драгоценными камнями. Эти женщины способствовали установлению стабильных международных отношений.

Связь султанши с миром: еврейские фрейлины во дворце

По мере того как в XVI в. росло значение женщин при дворе, росло и значение их фрейлин. И то, и другое вызывало негодование. К концу XVI в. современники ошибочно приняли происходившее за коррупцию власти. Напряженность в связи с возросшей властью женщин королевской крови – особенно валиде-султан – привела к поиску козлов отпущения.

«Еврейская дама» – фрейлины-еврейки на службе у султанш – стала символом перевернутого с ног на голову мира.

Еврейские женщины служили фрейлинами в гареме на протяжении XV и XVI вв. В начале XVI в. Стронгила, еврейка-караимка – член еврейской секты, которая признает обязательной только Тору, но не Талмуд (свод еврейских законов), – служила Хафсе-султан, матери Сулеймана I. Стронгила приняла ислам в конце жизни, во время правления Сулеймана I, взяв себе имя Фатма. Примерно в то время, когда она умерла, испанская еврейская фрейлина Эстер Хандали начала прислуживать в гареме Нурбану-султан, фаворитке Селима II, а затем валиде-султан Мурада III, с 1566 по 1595 г. За Эстер последовали несколько других, в том числе итальянская еврейка Эсперанса Малхи, работавшая на Сафие-султан, фаворитку Мурада III и мать Мехмеда III (1595–1603 гг.).

Завоевав доверие различных султанш, эти еврейские женщины выполняли функции посредников между гаремом и внешним миром. Они обменивались драгоценными камнями, ювелирными изделиями и другими ценностями с иностранными лидерами и их представителями в рамках дипломатических отношений, став очень богатыми и влиятельными. Киры (от греч. слова «госпожа») передавали информацию о династии иностранным послам в обмен на ценные шелка для султанши. В письме, отправленном Сафие-султан английской королеве Елизавете I в 1599 г., упоминалось, что она поручила фрейлине передать британскому послу корону из рубинов и бриллиантов наряду с важными политическими посланиями от валиде-султан[586].

Позже в том же году фрейлина Эсперанса Малхи написала личное письмо на итальянском королеве Елизавете I, где заявила, что «власть и величие» той заставляют всех окружающих желать служить ей, включая саму киру[587]. Упомянув о подарках, она призналась, что красивые шелковые и шерстяные ткани были для валиде-султан дороже драгоценностей[588].

Отметив, что правительница Англии была такой же женщиной, как и она, Малхи не постеснялась попросить королеву прислать в подарок редкую дистиллированную воду для лица и ароматические масла для рук, чтобы лично передать валиде-султан. Ей не хотелось, чтобы изделия для дам проходили через мужские руки.

Елизавета I, должно быть, была удивлена, что еврейка обратилась к ней с такой уверенностью и панибратством. Ее королевство изгнало Людей Писания[589] в 1290 г. То, что османы не только терпели их существование в своем государстве, но и использовали во дворце и в качестве посредников с иностранными послами и правителями, должно быть, стало для правительницы удивительным открытием. Англичане установили отношения с османами всего десятилетием ранее. Личным врачом Елизаветы I был португалец Родриго Лопес, но юридически он являлся христианином. Старые предрассудки все еще влияли на души и умы: медика схватили и чертвертовали за то, что он якобы участвовал в заговоре с целью отравления Елизаветы I от имени испанцев в 1594 г.[590] Как и Лопеса, Малхи постигла мрачная участь.

В пятницу в конце марта 1600 г., когда великий визирь Ибрагим-паша вернулся из похода, тысячи разъяренных кавалеристов ворвались в его дворец в Стамбуле, требуя установить более выгодные для них налоги. Они утверждали, что им причитается больше, чем то, что регулярно выплачивалось[591]. Воины жаловались, что монеты, которыми им заплатили, ничего не стоят[592]. Они бросились к шейх-уль-исламу Сунулле-эфенди, чтобы узнать, была ли еда, купленная на ничего не стоящие серебряные монеты, выданные им в качестве зарплаты, халяльной. Тот ответил, что это не так. «Еврейская ведьма-фрейлина управляет таможенными доходами», – ответили солдаты.

«Она та, кто дает нам фальшивые монеты! Мы убьем ее!» – заявили кавалеристы, добиваясь фетвы, одобряющей казнь киры.

Шейх-уль-ислам ответил, что закон не разрешает ее убийство. В худшем случае Малхи могли выгнать из города[593]. Сунулла велел недовольным зафиксировать свои пожелания в петиции, которую он передаст султану, а тот затем издаст императорский указ. Этот ответ только придал смелости кавалерийским войскам в их непокорности.

На следующее утро ни свет ни заря огромная толпа направилась к воротам дворца заместителя великого визиря Халил-паши, требуя выдать «ведьму-фрейлину». Когда ее нашли в доме в еврейском квартале и вывели оттуда, то посадили на вьючную лошадь и привезли к воротам дворца паши. Не успела еврейка спешиться, как нетерпеливые кавалеристы выхватили кинжалы и, по словам османского хрониста, «начали рубить ее