по плечу. – Если он жулик, то держите его в неведении, как всегда. На крючке. Арестовать всегда успеете. Только нужно ли это для его легенды?

– Не знаю, как для легенды, но до его свадьбы с дочерью Горбачева делать этого не будем. Они серьезно встречаются, хотя отец не переносит его на дух. Что-то чувствует. Раиса Максимовна помягче.

– Что вы говорите? Вон до чего дошло! Свадьба всегда казалась мне чушью, – Чебриков засмеялся. – Босяку стать зятем генсека? Мечтать не вредно, как говорит моя внучка.

– Свадьба через полгода, – пояснил председатель КГБ. -Невеста мечтает сбежать от родителей, а жениха по телевизору показывают, кассеты продают во всех киосках. Сегодня такой жених – на вес золота. И главное – не член партии.

– Да уж, стесняться членства в партии! Когда такое было? – с горечью заметил секретарь ЦК. – А Люду Зыкину, Муслима из артистов, считай, прогнали. Слушают всякую сволочь из американских кабаков.

– Это точно. Кстати, из Нью-Йорка прилетел Вилли Токарев. Знаешь такого? – спросил Крючков бывшего шефа. – Примчался как угорелый. Бросил ресторан на Брайтоне. Второй день прячется у Аллы Борисовны.

– Кто же Токарева не знает? Вернее, не слышал? – приподнял брови Чебриков. – Владимир Александрович, до чего мы дошли! Обсуждаем сплетни о том, как Пугачева прячет в центре Москвы беглого еврея! Мы – два председателя КГБ СССР!

– Напрасно вы так. – Крючков почесал щетину на подбородке. – Токарев не еврей, а казак из Адыгеи. Даже не Вилли, а Вилен – по первым буквам от «Владимир Ильич Ленин».

– Часом не из твоего управления? Не Герой Советского Союза? – не унимался Чебриков.

Смелое предположение рассмешило его. Он неосторожно глотнул воздух кремлевской курилки и закашлялся. Легкие тут же наполнились дымным перегаром нескольких сотен человек. Крючков взял его под руку и отвел в другой конец курилки. Других мест, где можно говорить без опасений быть подслушанным, в Кремле не осталось.

– Напрасно вы так, Виктор Михайлович, – пожурил бывшего командира Владимир Крючков. – Когда рейс из Нью-Йорка приземлился в Шереметьево, мы попросили одного музыканта, работающего с нами по договору – ну, вы понимаете, – передать Вилену, что КГБ намеревается арестовать его за антигосударственную деятельность. Вот он и рванул прятаться у знакомой – Аллы Борисовны. Его поведение было просчитано, как часть свадебного финала.

– Не понял, – искренне среагировал Чебриков.

– Из солидарности с «жертвой советского режима» Пугачева обзвонила всех, кого подозревает в работе на органы, чтоб помогли его отмазать. Мы эти концы обрубили. Так что остался сирота. Она знает его давно как будущего зятя Горбачева. – Крючков перебирал в уме детали сложной многоходовки. – Звонок Аллы к сироте отслежен. Завтра он идет к ней. На встречу с Виленом.

– Зачем?

– Пообещает похлопотать.

– За что хлопотать? Арестовывать-то его не за что, – недоумевал Чебриков.

– Токарев об этом не знает. Но Разин, в смысле – сирота, по причине своей наглости потребует от Пугачевой, чтобы Токарев взял его на гастроли по Союзу «для разогрева».

– Пьянствовать не с кем?

– Отстали вы, Виктор Михайлович, от жизни. «Разогрев» – это когда в начале концерта публику развлекает не тот, на кого купили билеты, а кто-то другой. Пропоет десяток песен, позлит народ, а тут выходит Токарев в белом фраке и с черной бабочкой при розовой рубахе. Одним словом, холостой сирота с его пацанами через пару месяцев станет покруче Иосифа Давидовича и Валеры Ободзинского. Жених – первый сорт! Вот радость-то будет Михаилу Сергеевичу и Раисе Максимовне! – Крючков хитро подмигнул бывшему начальнику, будто готовил генсеку и его супруге не выгодную партию для их дочери, а подкладывал свинью.

– Владимир Александрович, вам в «Москонцерте» работать, бросайте службу! – вновь пошутил Чебриков, видя, как серьезно его бывший заместитель увлекся эстрадой.

– Если директором «Ласкового мая» – согласен, – пошутил в ответ председатель КГБ. – Хоть на пенсию заработал бы.

– А вы попросите сироту. Представляете – председатель КГБ СССР продает билеты для сиротского ансамбля – это дорогого стоит! – Чебриков явно нарывался, треп начинал ему надоедать.

– Поздно, Виктор Михайлович. Билетами у него заправляет друг детства по детдому. Они неразлейвода. Химичат с нашим бюджетом, а возможно, и с «черной кассой». Рома никого, кроме сироты, к ней не подпускает.

– Рома?

– Роман Абрамович, чрезвычайно талантливый юноша. Современный. Мы ему что-нибудь придумаем после свадьбы, – весело пообещал Крючков.

– Посадите? – съязвил Чебриков.

– Если обворует органы сверх приличия, придется отвечать. Это в теории. Может, там всё чисто? Но это проблемы второго плана. Главное – свадьба. В этом смысле гастроли с Токаревым могут поставить точку в третьем пункте утвержденного ещё вами плана. Сироте подсказывать ничего не надо. Чувствует ситуацию непостижимым образом. Как будто работает у нас и посвящен в мельчайшие детали.

– Ну вот, Владимир Александрович, и оправились, и покурили! Можно президента послушать. «Вам даду и вам даду!» – передразнил он Михаила Сергеевича.

– А вам «не даду»! – дополнил председатель КГБ.

Они ушли вовремя. Дело шло к перерыву на обед. Дым в курилке сгущался.

* * *

В квартире Аллы на Брестской Полосатик, как называла его хозяйка, побывал за два года не один десяток раз. Пугачева оказалась на удивление доброжелательной теткой, без «корявых понтов». Такой Аллусю видели только близкие друзья. Иногда – муж, если один из трех «бывших» забегал на огонек. Она ни перед кем не стеснялась ходить дома в халате, похожем на сценический балахон, без конца совать нос в холодильник, надеясь увидеть там что-то необычное. Но кроме классических вареных макарон, вчерашних слипшихся пельменей из магазина, загустевшего салата из картошки, зеленого горошка «Глобус», мелких кубиков докторской колбасы на майонезе «Провансаль» за сорок четыре копейки, там не было ничего. И никогда. Впрочем, советские артисты такую еду обожали. Она всегда казалась намного лучше, чем стандартное меню в задрипанных провинциальных гостиницах, где плавленый сырок «Дружба» казался изысканным деликатесом. Сегодня Алла встала раньше. Ждала в гости Полосатика.

Сидящий на стуле задом наперед Виля Токарев грустно смотрел в окно. Опершись подбородком на сложенные на спинке стула руки, он недоумевал – какого лешего улетел из Нью-Йорка? В ресторане «Одесса» на Брайтоне он накосил бы за прошедшие без дела три дня кучу денег. Работа – через день.

Он давно стал популярным. Гуляющие таксисты иной раз давали по сотне за то, чтобы он спел на заказ грустных «Журавлей», или веселый бандитский хит «В шумном балагане». «Капусты», или, как говорили русские в Нью-Йорке, «лавэ», хватало с избытком. Иной раз наваривал по полторы тыщи баксов за вечер. Но сам себя загнал в ловушку песенками «про родимую сторонку», не выдержал и поехал