подумал Гауна, улыбнувшись. Они подошли к сараю с беленым фасадом, стены и крыша которого были из цинка, и открыли раздвижную дверь. Внутри шел спор: несколько человек сидело, а двое стояли на очень большом столе, по обе стороны которого до обеих стен шли фанерные щиты, выкрашенные в лиловый цвет. На столе, служившем сценой, не было никаких декораций. В углах громоздились ящики с товарами. Надин указал Гауне на стул и ушел.

Один из актеров, стоявших на столе или помосте, держал перекинутое через руку женское пальто. Он объяснял:

– У Эллиды должно быть пальто. Она возвращается с купанья.

– Какая связь, – кричал маленький человечек с веснушчатым лицом и густыми, соломенного цвета всклокоченными волосами, – между тем обстоятельством, что Эллида возвращается с купанья и этим невыразимым предметом, переходящим в рукава, пояса, пелерины?

– Не кипятитесь, – советовал второй человечек (темноволосый, с двухдневной бородой, одетый в куртку молочника; к презрительно искривленным губам, липким от высохшей слюны, была приклеена обмусоленная сигарета, в руке он держал либретто). – Автор голосует за пальто, так что склоните головы. Вот здесь стоит печатными буквами: «Под деревьями, в аллее, появляется Эллида Вангель. На ее плечи накинуто пальто; волосы распущенные, еще влажные».

Вошел Надин, приведя новых зрителей. Те уселись. Человечек с всклокоченными волосами вскочил на помост и схватил пальто. Потрясая им, он завопил:

– Зачем вам распинать Ибсена на этих реалистических рукавах? Хватит накидки. Чего-нибудь, что намекало бы на накидку. Помните, что мы будем разыгрывать магическую сторону. На самом деле, Эллида – это девушка, которая видела море с маяка, а главное, знала моряка с дурной репутацией. Извращенность притягивает женщин. На Эллиде лежит клеймо. Вот и вся история, согласно библии, которой потрясает Антонио, – он указал на человечка с либретто. – Но у кого хватит жестокости бросить гения на произвол судьбы? Мы не откажем ему в помощи. В нашей драме Эллида – это сирена, как на картине Баллестэда. Она таинственным образом вышла из моря и обручилась с Вангелем. Они создают счастливую семью. Точнее, все знают, что в их дом пришло счастье, но никто из них не может быть счастлив, потому что Элида томится и страдает, ее притягивает море. – Он сделал паузу, потом добавил: – Но что говорить с тупицами, – и спрыгнул с помоста. – Репетиция продолжается!

Безо всякого перехода актеры вернулись к пьесе. Один из них сказал:

– Жизнь на маяке отметила ее неизгладимой печатью. Здесь никто ее не понимает, ее называют женщиной с моря.

Второй актер отозвался с преувеличенным удивлением:

– Да неужели?

Антонио – человечек с либретто – закипятился:

– Но откуда вы возьмете накидку?

– Отсюда, – яростно закричал человек с всклокоченными волосами, двинувшись к ящикам.

Огромный сеньор А. Надин бросился к нему, воздевая руки.

– Я отдаю вам мою жизнь, мой дом, мой сарайчик! Но товар – нет! Товар трогать нельзя!

Бластейн невозмутимо открывал один ящик за другим.

– Где тут желтая ткань? – спросил он.

– Этот сеньор меня убьет, – простонал Надин. – Товар трогать нельзя.

– Я спросил, где вы прячете желтую ткань? – неумолимо повторил Бластейн.

Он нашел материю, попросил ножницы (которые Надин протянул ему с глубоким вздохом), отмерил две длины на руке и отрезал свирепо и неровно.

Увидев рваные края, Надин горестно затряс головой, сжимая ее в своих громадных руках, на которых блистали созвездия красных и зеленых камней.

– Нет больше порядка в этом доме! – воскликнул он. – Как теперь запретишь прислуге таскать понемногу то одно, то другое?

Бластейн, взмахнув материей, точно золотым пламенем, обернулся к помосту.

– Что вы окаменели, – спросил он актеров, – словно два соляных истукана?

Он опять вспрыгнул на помост и тут же исчез за лиловым щитом. Репетиция продолжалась. Внезапно Гауна, очень растроганный, услышал голос Клары. Она произнесла:

– Вангель, ты здесь?

Один из актеров ответил:

– Да, дорогая.

Клара вышла из-за щита в желтой накидке на плечах. Актер протянул к ней руки и воскликнул с улыбкой:

– А вот и наша сирена!

Быстрыми шагами Клара подошла к нему, взяла его за руки и проговорила:

– Наконец-то я тебя нашла! Когда ты приехал?

Гауна следил за репетицией, не отрывая глаз и приоткрыв рот. Его обуревали противоречивые чувства. В нем еще слабым и долгим эхом отдавалось первоначальное разочарование. Ему было словно стыдно перед самим собой. «Как это я не усомнился, – думал он, – когда мне сказали, что театр находится на улице Фрейре?». Но теперь, удивленный и гордый, он видел, как знакомая Клара преобразилась в незнакомую Эллиду. Он полностью отдался бы приятным чувствам – тщеславному, почти супружескому удовлетворению, – однако мужские лица, невыразительные и внимательные, глядевшие на сцену, наводили на мысль о неизбежном стечении обстоятельств, которое могло бы отнять у него Клару или даже оставить ее ему, внешне нетронутую, но пропитанную изнутри изменами и ложью.

Тут он заметил, что девушка приветствует его с выражением доверчивой радости. Репетиция прервалась. Все присутствующие громко высказывали свое мнение о драме и о игре актеров. Гауна подумал, что он глупее всех – только ему нечего было сказать. Клара, сияя молодостью, красотой и некой новой значительностью, спустилась с помоста и шла к нему, глядя так, будто никого вокруг не существовало, будто ожидая, что он один поздравит ее за всех, одарит лаской и теплотой. Но между ними возник Бластейн. Он вел за локоть какого-то громадного молодого человека, золотистого, очень чистого, с розовой кожей, словно только что вылезшего из горячей ванны; этот великан был одет во все новое и в целом блистал обилием серого и темно-коричневого, фланели, трикотажа и трубок.

– Клара, – воскликнул Бластейн, – представляю тебе моего друга Баумгартена. Новое слово в театральной критике. Если я правильно понял, он дружен по клубу Санитарных работ с племянником фотографа из журнала «Дон Гойо» и напишет небольшую заметку о нашем начинании.

– Надо же, как хорошо, – отозвалась девушка, улыбаясь Гауне.

Тот взял ее под руку и отвел в сторону.

XVI

По вечерам он провожал ее на репетицию. После работы он тоже заходил за ней, и если в этот день репетиции не было, они гуляли в сквере. Так прошло несколько дней; когда настал четверг, Гауна не знал, что ему делать: встретиться с Кларой или идти к доктору Валерге. В конце концов он решил сказать ей, что этим вечером занят. Девушка, не скрывая разочарования, сразу же приняла объяснение Гауны.

Ларсен и Гауна пришли к доктору около десяти. Антунес по прозвищу Жердь говорил на экономические темы: о возмутительных процентах, которые дерут некоторые ростовщики, поистине позорящие эту профессию, и о сорока процентах прибыли, которые он получал бы, если бы смог осуществить свои заветные и тщеславные мечты. Глядя на Гауну, Валерга пояснил:

– У нашего друга Антунеса, присутствующего здесь, смелые планы. Его влечет коммерция. Он хотел бы открыть на рынке овощной киоск.

– Но остановка за малым, – вмешался Пегораро. – У мальчика нет начального капитала.

– Может Гауна что-нибудь подкинет, – с