вычеркнуть из своей судьбы то, что когда-то в значительной степени было причиной жить…

Когда-то – да, но сейчас все по-другому. С июня Лео живет у меня, и, хотя это самое сложное, что я когда-либо делал, я также знаю, что это самое важное.

А футболу позволено быть на втором месте.

Сегодня вечером звонит продюсер. Я достаточно знаю о телевидении от своих родителей, чтобы спросить, консервируют ли они этот репортаж.

– Нет, все наоборот! Когда мы отсмотрели съемочный материал, мы были поражены. Хотели бы следить за вами, ребята, на протяжении всего вашего первого сезона в нашем региональном документальном слоте.

Когда они вернутся, я буду гораздо осторожнее в своих словах, потому что хочу защитить Лео и себя.

В день выхода передачи в эфир я не планирую смотреть. Уже декабрь, и все вращается вокруг Лео и его первого Рождества, которое наступит через пару дней после его дня рождения.

Мама отказалась от своих изысканных предпочтений в декоре и увлеклась мишурой, так что дом выглядит как нечто среднее между турецким базаром и актовым залом средней школы. Ее любовь к Лео заставила меня взглянуть на нее по-другому. То, что весь мир воспринимает как воинственность, на самом деле является яростным упорством человека, который с трудом выбрался из нищеты и теперь намерен бороться за то, чтобы сохранить свою семью на плаву, несмотря ни на что.

Я держу своего вертящегося сына на руках, когда он указывает на красные и зеленые гирлянды. Внезапно я понимаю, что Лео, вероятно, в конечном счете пойдет в ту же начальную школу, что и я. Как странно и удивительно будет чувствовать себя, высаживая его у ворот в его первый день… Я знаю, что у него могут быть проблемы в учебе, но он уже справляется лучше, чем нам пророчили.

Я нахожусь на кухне, когда раздается звонок в дверь. Звучит он так, как будто пожаловали дети, распевающие за угощение рождественские гимны, и мама идет открывать. В своем новообретенном статусе бабушки она, вероятно, выложит им фунтов двадцать, чтобы они отыграли целый концерт для Леона в нашем холле.

Но мгновение спустя кухню заполняют «Непобедимые».

– Сюрприз! – восклицает Люк, вкладывая мне в руку бутылку вина. Он сильно продвинулся с тех пор, как мы начали играть, хотя на работе ему уже делали пару дефибрилляций, прежде чем врачи наконец-то правильно прописали лекарства.

Мама обустроила папину уютную комнату как кинозал, опустив огромный экран, как будто мы собираемся смотреть фильм. Пока мы занимаем свои места, я раздражен тем, что она все это организовала. Тем не менее, когда звучит музыка заставки и мама сажает Лео мне на колени, а остальные кажутся такими взволнованными, это начинает передаваться и мне…

– Футбол – прекрасная игра, – говорит ведущая, стоя у выхода на поле, где мы тренируемся, – и в нее обычно играют такие красивые люди, как Бекхэм: суперподтянутые молодые игроки, которые часто в свободное время выступают в роли моделей. Однако на этом поле есть игроки, которые в ближайшее время не получат никаких модельных контрактов. Часть из них пожилые, часть с избыточным весом, кое-кто просто не в форме…

– Эй! – кричит Стив. – Это просто невежливо!

– …одна общая черта: все они обманули смерть. Это подвиг более впечатляющий, чем хет-трик. Но пока они готовятся к своему первому в истории сезону в качестве команды. Доберутся ли «Непобедимые» до своего первого матча? Давайте выясним…

Мы с мамой переглядываемся, приподнимая брови от пошлости сценария. Но никто больше, кажется, не возражает: ребята радостно шумят, когда кадр меняется, чтобы показать нас во всей нашей неуместной красе…

– Правда, у них есть секретное оружие, – вещает голос за кадром, а камера в это время приближается ко мне. Фу.

Когда ведущая называет мое имя, товарищи по команде приветствуют меня, и я чувствую себя мошенником. Я отхлебываю безалкогольное пиво, жалея, что оно не настоящее.

Лео у меня на коленях перестает вертеться. Он смотрит на экран, и когда кадр задерживается на мне, сын поднимает ручку и тычет пухлым пальчиком.

– Папа! – лопочет он, поворачивает голову ко мне и делает двойной дубль прямо из комедийного фильма. – Папа! – его голос звучит растерянно, и я задерживаю дыхание, зная, что это может внезапно превратиться в сеанс рыданий, который всегда разбивает мне сердце, даже если это длится всего несколько секунд.

Но когда он повторяет это действие – смотрит на экран, потом на меня, – я слышу лучший звук в мире. Лео начинает смеяться, и я присоединяюсь к нему, как и все остальные, и я понимаю, что радость и любовь, сконцентрированные в этом моменте, стоили всех съемок.

Я скучал по осознанию своего места.

В день рождения Лео я отправляю сообщение Зойи, однако оно возвращается как недоставленное.

У сына же это был блестящий день, и ужасный день, и скучный день, и сонный день: все нормально для него и для нас.

Укладывая его спать, я наблюдаю за ним. Может быть, это усталость, но я не могу не думать о том, что сказала бы Керри.

Я не хочу, чтобы она возвращалась…

Чушь собачья, это ложь! Я люблю ее и, наверное, всегда буду любить. Но больше всего я хочу, чтобы она знала, как я изменился и что именно из-за нее я собираюсь сделать все возможное для Лео.

Итак, я достаю DVD-диски с передачей о «Непобедимых», присланные мне Би-би-си, и кладу их в мягкий конверт вместе с моей любимой фотографией Лео, сжимающего в руках воздушный шарик с Губкой Бобом, сделанной на Пирсе.

Я адресую посылку КЕРРИ СМИТ ЛИЧНО в бунгало. Непосредственно перед тем, как запечатать конверт, я беру листок бумаги и пишу на нем: «Спасибо тебе за то, что показала мне, что я должен сделать шаг вперед. Мне жаль, что я не сделал его вовремя».

Я подумываю о том, чтобы положить посылку прямо под дверь, но не хочу рисковать и встречаться с ней или Тимом. Поэтому я наклеиваю целую стопку марок, дабы быть наверняка уверенным, что отправление дойдет, и выхожу в морозную ночь, чтобы отправить ее немедленно. Чтобы не передумать утром.

6 февраля 2006 года

43. Керри

Прыжки с парашютом – это просто.

Настоящий ужас, ни с чем не сравнимый, такой сильный, что все заканчивается стреляющими болями, – это собеседование в медицинской школе.

– Извините, мы немного припозднились, но вы следующая, – сообщает мне женщина-администратор, и я пытаюсь улыбнуться, хотя единственное мое желание – это сбежать.

Я не помню, чтобы мне было так плохо в семнадцать, когда я считала, что, работая упорно, смогу заставить жизнь идти по плану.

Теперь я старше, но ненамного мудрее. Я сижу в приемной с полудюжиной выпускниц Sixth Form. Между нами всего шесть лет разницы, вот только с тем же успехом могло бы быть и шестьдесят. Они выглядят такими свежими и полными надежд, а я действительно не могу поверить, что университет способен судить, кто из них может вырасти достойными врачами.

Они все болтают о своих заявках и оценках клинического теста на профпригодность, и хотя они не исключали меня намеренно, я молчу. Несмотря на то, что мой тест на профпригодность прошел хорошо, и теперь у меня правильные оценки на уровне А, одна из четырех выбранных мною школ даже не потрудилась пригласить меня на собеседование, и я все еще жду вердикта, понравилась ли я коллегиям из двух других настолько, чтобы место дали мне, а не податливому подростку.

Последний шанс.

– Керри Смит, пожалуйста.

Я указала в заявлении свою девичью фамилию, потому что так написано в моих сертификатах по химии и физике на A-Level. Когда я встаю, комната, кажется, качается, но я делаю вдох и сосредоточиваюсь, прежде чем последовать за ассистентом через коридор в комнату для собеседования.

Давай, Керри, говорю я себе, ты спасала жизни людей, так что для тебя это должно быть пустяком.

Я открываю дверь и вижу перед собой группу людей, силуэты которых вырисовываются на фоне яркого солнца, льющегося через окно. Вот так.

После я пытаюсь дозвониться Тиму, но меня перебрасывает на голосовую почту.

«Привет. Предполагаю, что сейчас ты можешь быть по локоть в чьем-то животе, но позвони мне, когда появится